– Поцелуй меня, – прошу я. Или только думаю, что хочу попросить.
Он улыбается лукаво, наклоняет голову и вместо поцелуя в губы целует мою грудь, прямо через рубашку. И его рот, сначала бережный и нежный, становится всё более требовательным. Он берёт сначала одну мою грудь, потом другую, но первую не оставляет, нежно, но неуклонно терзая её пальцами через влажную ткань… На меня накатывают такие мурашки, словно это крупные пузырьки: так в затёкшую ногу снова возвращается кровь – и это остро, почти болезненно, но и так будоражаще хорошо…
Вдох за вдохом внутри меня то, что было сладким и томительным приливом нежности, превращается в лесной пожар. По моей груди пробегают маленькие языки пламени, потом они становятся больше, и больше, и больше… Я чувствую это так явственно, что открываю глаза – вдруг я горю и воочию? Но нет, его тёмным волосам пока ничто не угрожает. С трудом могу поднять руку, настолько этот огонь расплавил меня и лишил сил, но всё же поднимаю и зарываюсь пальцами в его волосы, о чудо! – они мягкие и прохладные по сравнению с моей рукой…
А его рука гладит мне живот, бёдра, сначала через рубашку, потом ныряет и под подол. И когда он самыми кончиками пальцев пробегает по моим нижним губам, у меня вырывается вдох предвкушения, переходящий в тихий стон. Я хочу верить, он услышит: «О Боже, да, пожалуйста, я уже вся горю!». И его пальцы начинают танцевать между моих ног так же отважно, как языки огня танцуют по моей груди. Это так остро, что почти невыносимо, но я не в силах ни ускорить его, не замедлить, и не хочу этого…
Всполохи огня по-прежнему опаляют мою грудь, и они потихоньку воспламеняют и всё то, что ниже, заходят уже в самый низ живота. Его пальцы ласкают меня то внутри, то снаружи, и почему там становится всё больше влаги, если вокруг и внутри один только огонь? Это похоже на короткое замыкание: там, где скапливается чуть больше тока, там пробегает разряд. Посыплются ли искры с твоих пальцев, если ты уберёшь их с меня? Нет, не убирай, прошу тебя, не сейчас… Но я не могу говорить, могу только заканчиваться и вновь продолжаться каждое новое мгновение.
И вот настаёт тот самый невыносимый момент, когда эти всполохи и разряды соединяются и становятся настолько сладостными, что я не могу дольше удерживать их в себе. Они рвутся наружу – через стопы, через копчик, через грудь, стонами через горло – и вырываются, замыкаясь где-то в затылке и на его пальцах, и где-то ещё глубоко-глубоко внутри…
Я выгибаюсь вдоль этой дуги так сильно, что он подхватывает меня рукой под спину и держит, держит, держит, Боже, как же крепко он держит меня, пока другая его рука ловит во мне остатки этого