– Дайте мне руку, – сказала мисс Бриксгем Бендеру и со сдержанной любезностью и странным, почти неприятным шармом добавила: – Не хочу заниматься прорицаниями, сэр Генри. Одного предупреждения вполне достаточно. Увидимся в гостиной.
Когда дверь за ними закрылась, Г. М. выбрался из-за стола, проковылял через комнату и дернул шнурок звонка. Через считаные мгновения он уже отдавал распоряжения Шортеру:
– Приведите сюда Гая Бриксгема и француза по имени Равель. Скажите, что они нужны здесь сейчас же. Поживее. – Потом он повернулся и, мигая, посмотрел на Мантлинга. – Темное дело, сынок. Очень темное. Почему вы не рассказали мне про попугая и собаку?
– Но я не знал о бедняге Фице. Господи, это ужасно! Я про старушку Изабель. Послушайте, как вы думаете, она в своем… – Голос Мантлинга напоминал звучание дырявого барабана.
– Ну, сама-то она считает, что кто-то здесь определенно не в своем. Вы что-нибудь об этом знаете?
– Нет! Говорю вам, это все чепуха! Про собаку я услышал впервые. А насчет попугая… – Он выпятил подбородок. – Скажу вам так – его следовало придушить. Не выношу попугаев. Мерзкие твари. Вы замечали, какие у них глаза? Нечеловеческие, как у змеи. Попробуйте до него дотронуться – он вам и палец отхватит. Стоп! Не поймите меня превратно. Я его не трогал. И не я его задушил.
– Ага. Знаете, кто это мог быть?
– Нет. Может быть, слуги. Изабель они не любят и попугая тоже. Своим криком он кого угодно мог до ручки довести. Обычно висел в клетке в столовой, вопил: «Так это ты, так это ты!» – и хохотал как сумасшедший. – Мантлинг раскраснелся и, как только дверь открылась, заговорил быстрее: – Гай! Послушай, Гай! Она тебе сказала? Кто-то убил Фица и бросил в мусорный ящик. По крайней мере, Изабель так говорит.
В комнату вошли двое. Первый, к которому и обращался Мантлинг, остановился за порогом. Это был невысокий, с резкими чертами лица и приятной улыбкой мужчина в темных очках. Высокий и выпуклый, как у брата, лоб и тугие рыжеватые колечки волос. Хотя он и был, похоже, лет на пять-шесть младше, лицо его было покрыто сетью мелких морщинок, особенно заметных под впалыми щеками и вокруг улыбчивого рта.
И несмотря на всю самоуверенность, напыщенность и крикливость Алана, Терлейн почувствовал, что характер у Гая покрепче. Лицо умное, но… веселое или хитрое? Такое странное выражение, Терлейн это знал, бывает из-за темных очков. Ему не нравились темные очки. Глаза за ними казались темными пятнами, бегающими, словно крысы за перегородкой. Без остановки.
На мгновение Гай замер в нерешительности.
– Да. Мне было известно про Фица. Но послушай, старина, зачем так кричать?
– Известно?
– Со вчерашнего дня. – Он снова улыбнулся. – Боялся, что Изабель узнает. Она же…
– Что? Всюду сует свой нос?
– Ну да. – Глаза его быстро метнулись туда-сюда. – Нам не нужны