– Луна, как и Земля, обладает притяжением, – сказал он.
– Почему вы так решили?
– Горы и долины имеют устоявшуюся форму – какими бы зубчатыми они ни были, на всей планете нет ничего, что бы могло упасть под действием гравитации. Будь у меня линзы помощнее, я бы определил угол естественного откоса и рассчитал силу тяжести на Луне.
– Если Луна притягивает предметы, то должна притягивать и прочие небесные тела, – заметил Даниель*[20].
Из Амстердама прибыл длинный свёрток. Даниель вскрыл его, ожидая увидеть очередную подзорную трубу, но обнаружил тонкий прямой рог, покрытый спиральным рисунком.
– Что это? – спросил он Уилкинса.
Доктор оглядел предмет через очки и ответил с лёгкой досадой:
– Рог единорога.
– Но я думал, единорог – сказочное животное.
– Я ни одного не видел.
– Тогда откуда, как вы думаете, он взялся?
– Почём я знаю? – отвечал Уилкинс. – Мне известно лишь, что их можно приобрести в Амстердаме.
Монархи, хоть и сильны ратями, слабы доводами, ибо с колыбели приучены пользоваться своей волей, яко десницей, и разумом, яко шуйцей. Посему, вынужденные принять сражение подобного рода, они оказываются жалкими и ничтожными противниками.
Даниель привык видеть, как герцог Йоркский выезжает на охоту со своими вельможными друзьями, – насколько сын Дрейка мог привыкнуть к такому зрелищу. Раз охотники проехали на расстоянии пущенной стрелы, и он услышал, как герцог обращается к спутнику – по-французски. Даниелю захотелось броситься и убить этого француза во французском наряде, которого прочат в английские короли. Он подавил порыв, вспомнив, как голова герцогского отца скатилась с плахи перед Дворцом для приёмов, и подумал про себя: «Ну и чудна́я же семейка!»
Кроме того, он уже не мог воскресить в душе прежней ненависти. Дрейк учил сыновей ненавидеть аристократов, при любом случае указывая на их привилегии. Доводы эти действовали безотказно не только в доме Дрейка, но и в любом другом, где собирались диссиденты, – отсюда Кромвель и всё последующее. Однако Кромвель сделал пуритан сильными, и сейчас Даниель чувствовал, как эта сила, словно самостоятельное живое существо, пытается перейти к нему, а следовательно, он тоже пользуется наследственными привилегиями.
Таблицы философского языка были закончены; по мирозданию прошлись частым бреднем, и теперь всё на небе и на земле оказалось в какой-нибудь из мириадов его ячей. Чтобы определить конкретную вещь, надо было лишь указать её положение в таблицах, выражаемое числами. Уилкинс придумал систему, по которой предметам давалось название; разложив название на слоги, можно было найти ячейку в таблице и узнать, чему оно соответствует.
Уилкинс