Но по дружбе с Томасом я согласился передать посылочку. Ее – две здоровенные и тяжеленные спортивные сумки – приволок к поезду парень, которого сопровождала жена, кормившая младенца грудью прямо на перроне. Слава богу, сумки он втащил в купе сам.
В Бресте советский пограничник спросил, что я везу. Я ответил: два чемодана (в Москву я вез довольно много гостинцев) и две этих сумки. Он спросил, что в чемоданах и в сумках. Я рассказал про содержание чемоданов, а про сумки сообщил, что они не мои, просто знакомые попросили передать. И что в них – понятия не имею.
Пограничник велел выгружаться с багажом. Я в два захода отволок его в здание таможни. В моих чемоданах ничего предосудительного не нашли, а в сумках оказались пакеты со статьями по поводу водорождения, ксерокопии писем на сотнях страниц в ООН, Всемирную федерацию здравоохранения и еще куда-то про то же самое, а также несколько десятков журналов по карате и кун-фу. Решать, является ли криминалом или нет, собрался консилиум таможенников и пограничников. В конце концов решили: хрен с ним, пусть везет. На прощание таможенный начальник резонно посоветовал мне впредь смотреть, что везу, а то какую антисоветчину либо наркотики положат.
Таская багаж, я еле успел к отправлению поезда.
71. Бронницы
1971
Я учился на третьем курсе МХУ, мы ездили на дачу к кому-то из соучеников в Пески, в поселок художников, а на обратном пути зачем-то высадились в Бронницах, купили в привокзальном магазине портвейн и пили его на заросшем лопухами пустыре, в тени водокачки.
72. Брынково
1975
С середины 70-х в Брынкове наверняка многое изменилось, как же иначе.
А было так. Деревенька Брынково находилась на другом берегу мелкой, богатой уклейками и пескарями речки Рузы от оплывших валов крепости городка Рузы, какое-то время столицы удельного княжества.
Из Рузы в Брынково надо было переходить по шаткому дощатому мостику. Мы туда попали с Машей Константиновой в конце сентября: в ее детстве родители снимали в Брынкове дачу, и мы отправились навестить эти места.
Был серенький денек. На яркой зеленой траве, совсем не осенней, вдоль берега Рузы паслись привязанные к белым березам белые козы, они взглядывали на нас янтарными глазами, перечеркнутыми черными горизонтальными зрачками. За березами белела церковь с голубенькими главками. Ничем не примечательная, но я ее вспоминаю не реже, чем истинные шедевры русской архитектуры вроде Покрова на Нерли. Ее стандартность и эстетическая беспомощность – такие церкви повсюду в Подмосковье – делает ее обязательной и благословляющей приметой среднерусского пейзажа.
Горько пахло палыми листьями и ботвой, которую жгли на огородах.
«Островитян» Лескова я тогда, кажется, не читал. Теперь эта гениальная книжка и описанный там Старгород для меня крепко сшиты с Брынково и Рузой.
Рядом