Раньше через село пролегало три автобусных маршрута, в любое время можно было добраться в Донецк, Мариуполь, куда угодно, тем более что железная дорога от нас недалеко. Сейчас же по области движения поездов нет, а из автобусов остался один рейс, в семь утра, в райцентр, да и то не каждый день. Скорая помощь вообще отказывается к нам выезжать: через блокпосты прорываться трудно. Врач амбулатории ушёл на пенсию, медсёстры тоже с семьями разъехались. И машину амбулаторную отобрала районная администрация, посчитав, что нам уже ничего не нужно. Болеть сейчас нельзя. Как и умирать. Очень дорого это и хлопотно. Вокруг кладбища армейцы устроили свой укрепрайон, или военный городок: нарыли окопов, настроили блиндажей, укрепили всё бетонными плитами, блокпост поставили как раз на дороге у кладбища, а поля вокруг заминировали.
Из нескольких сельских магазинов остался один. Остальные распродали последнее и уехали за границу. Хлеб привозят не каждый день, крупу, муку давно разобрали по домам. Все понимают, что грядущий год будет голодным.
Село наше обычно очень красивое, зелёное, с широкими улицами, опоясанными высокими тополями и акациями, с огромной плотиной в два рукава (озером, раскинувшимся между тремя сёлами), с неторопливой рекой и огромной каменистой кручей, где в давние времена жили скифы. Взберёшься на эту скалу – и видно окрест всю панораму на десятки километров. Обычно там ветер гуляет, шумят ковыль и чабрец, синеют полянки цветущего шалфея да взлетают в небо хищные птицы, вспугнутые редкими прохожими.
Сейчас же село совсем иное: мрачное, серое, неприветливо-враждебное. Улицы, как только солнышко проглянет из-за скалы, потекут грязевыми потоками. Грязь, натянутая на асфальт гусеницами, становится серо-чёрной, маслянистой, вызывающей… Магазин кто-то ночью ограбил, выбив стекло, вынесли всю водку и коньяк, что ещё оставались. Перед этим сшибли железобетонный столб напротив магазина, чтобы не светил и не мешал воровать, а столб скукожился, переломился, оскалившись металлическими прутьями, но не упал, а завалился на дерево, не желая гаснуть. Так и горит стойкий столб, развалившись на подставившем свои плечи дереве.
Школа пустует. Не слышно задорных детских голосов, не мелькают в липовой аллее пёстрые детские рюкзаки, не бегают раздетые ребята в соседний ларёк за свежими булочками. Нет ни ребят сейчас, ни булочек. Из полторы сотни учеников в селе осталось человек двадцать, в основном это те, кому некуда, не к кому и не на что ехать. Остальные же разлетелись по городам и странам. И соберутся ли опять, никто не знает.
Опустело село. Опустилось куда-то в серый, беспросветный мрак. Опостылело.
Утром, с восходом солнца, открываются дали, но всё вокруг как в дымке, нет ясных очертаний. Днём солнце взойдёт повыше, приветливо всё подбодрит, но всё равно не схлынет