его не таясь, откашливается и пытается улыбнуться обоим полицейским сразу. Офицеры, вы же меня разыгрываете? Он смотрит на них, чувствуя, как улыбка сползает с губ, оказывается, он схватил лист со стола и размахивает им в воздухе. Но это же чистое безумие, подождите, об этом узнает генеральный секретарь, и не сомневайтесь, она дойдет до самого министра! Молодой детектив энергично кашляет в кулак, смотрит на инспектора, который улыбается и начинает говорить. Как вам известно, мистер Стэк, сейчас, в трудные для государства времена, мы обязаны серьезно относиться к подобного рода обвинениям… Черт подери, да что вы несете? Никакое это не обвинение, это полная бессмыслица, вы подменяете понятия, да вы сами это и напечатали! Мистер Стэк, вы, без сомнения, слышали про закон о чрезвычайных полномочиях, вступивший в силу с сентября этого года в ответ на продолжающийся кризис, который переживает государство, так вот, этот закон ради обеспечения общественного порядка предоставляет ГСНБ дополнительные ресурсы и полномочия, стало быть, мы действуем в соответствии с законом, вы же ведете себя как человек, разжигающий ненависть к государству, сеющий беспорядки и раздор, и, если последствия ваших действий нарушают стабильность на государственном уровне, у нас есть только два варианта: либо вы агент, действующий вразрез с государственными интересами, либо не осознаете своих поступков, однако в любом случае, мистер Стэк, подобное поведение на руку врагам государства, и поэтому мы настоятельно советуем вам обратиться к вашей совести и убедиться, что она чиста. Ларри Стэк долго молчит, невидящими глазами упершись в лист бумаги, затем откашливается, стискивает руки. Если я правильно вас понимаю, вам нужны доказательства, что в моих действиях нет ничего крамольного? Все верно, мистер Стэк. Но как мне это доказать, если я просто выполняю свою профсоюзную работу, используя право, предоставленное конституцией? Все в ваших руках, мистер Стэк, в противном случае мы можем решить, что ваше дело требует дальнейшего расследования, и тогда от вас уже ничего не будет зависеть, мы сами сделаем выводы. Ларри ловит себя на том, что вскочил со стула и упирается в стол костяшками пальцев. В лице офицера он видит чуждую волю, понимает, что его привели сюда, чтобы сломить в угоду ей – воле, обладающей безусловной властью обращать «да» в «нет», а «нет» в «да». Я хочу внести ясность, говорит он, министр скоро об этом узнает, так что ждите неприятностей, вы не можете препятствовать профсоюзам осуществлять свою деятельность, у учителей в этой стране еще есть право вести переговоры об улучшении условий труда и устраивать мирные демонстрации, это не имеет никакого соотношения к так называемому кризису, переживаемому государством, а теперь, если не возражаете, я ухожу домой. Второй офицер медленно открывает рот, и Ларри почти уверен, что видит это своими глазами, он продолжает думать об этом, идя к машине, где долго сидит, разглядывая свои трясущиеся на коленях руки. Ему показалось, будто изо рта полицейского
