Едва получив чек, я побежал в церковь и под епитрахилью рассказал святому отцу все как есть – теперь викарий был связан тайной исповеди и не мог заложить меня Ассоциации. Бедный поп! Смертные грехи гнева и зависти раздирали его душу!
Он едва дотерпел до воскресенья, чтоб предложить вниманию поредевшей паствы проповедь на тему: «Алчность и гордыня – пути к язычеству, содомии и накруткам рейтинга», прозрачно намекая на вашего покорного слугу.
Деревенские правильно поняли пастора, и я попал в полномасштабную осаду.
Мне закрыли кредит в бакалейной лавке, прачка не брала мое белье, трактирщик отказал мне в столе, двери закрывались у меня перед носом. Абигаль утешала меня как могла, но все же я страдал от размолвки с живыми обитателями деревни, и черт меня дернул написать о своих переживаниях в блоге.
События следующей ночи вошли в полицейскую хронику как «К***ая вакханалия смерти, или Ночь восставших из могил – 2» (первая была двумя веками раньше).
Участвовавшие в «вакханалии» покойники признавались впоследствии, что сперва хотели лишь попугать жителей деревни, но по ходу дела «немного проголодались».
«И сказал Господь Моисею: “Пойди к фараону и скажи ему: так говорит Господь: “Отпусти народ Мой, чтобы он совершил Мне служение; если же ты не согласишься отпустить, то вот, Я поражаю всю область твою жабами; и воскишит река жабами, и они выйдут и войдут в дом твой, и в спальню твою, и на постель твою, и в домы рабов твоих и народа твоего, и в печи твои, и в квашни твои, и на тебя, и на народ твой, и на всех рабов твоих взойдут жабы”. И сказал Господь Моисею: “Скажи Аарону: простри руку твою с жезлом твоим на реки, на потоки и на озера и выведи жаб на землю Египетскую”. Аарон простер руку свою на воды Египетские; и вышли жабы и покрыли землю Египетскую.»
Торопливо шел я по разоренной деревне. Холодный ночной ветер рвал мой плащ.
Вопли ужаса и отчаянья, метавшиеся над домами, затихли, на смену им пришли чавканье, урчанье, хруст хрящей, визг глодаемой кости: под покровом темноты мертвые доедали живых.
Переступая то и дело через зловещие останки, я думал об Абигаль. Мне представлялся пароход, несущий нас в Америку, как вдруг из темноты вынырнул тощий пес, несущий в зубах белую кисть руки, и я узнал кольцо.
Ноги мои подкосились.
Не помню, как оказался я на кладбище. В доме Абигаль горел свет. Я толкнул незапертую дверь – вещи разбросаны, осколки посуды хрустят под ногами. Широкая липкая полоса на ступеньках лестницы привела меня в спальню. Сверкая шейными позвонками, черный шар выкатился мне под ноги. Сухой грязный старик повернул истлевшее лицо в мою сторону:
– Джонатан? Это ты, сынок?
Я вскинул револьвер и разрядил весь барабан в окровавленную дядину пасть. Затем поднял с пола голову Абигаль, завернул в плащ и понес туда, где отныне мы будем вовеки неразлучны.
В мой