Когда Елена рассказала про эти сны Павлу, тот аж побелел.
– Так почти что и было, – произнёс сквозь зубы. – Никитку-то спелёнутого из саней выбросило, я об нём думал, не об Марьяне… Ох, ты, Господи, вона как аукнулось!
Павел по-прежнему не молился и к Богу обращаться не желал ни при каких обстоятельствах, тем более что Дальневосточный краевой комитет советов, взявший на себя полноту власти на всём Дальнем Востоке, после разгрома мятежа атамана Гамова оценил участие в нём бочкарёвского отряда рабочих и его командира Черныха и назначил Павла комиссаром по безопасности участка Амурской железной дороги от Свободного до Благовещенска. Какие уж тут отношения с Всевышним, а вот надо же – невольно вспомнился, когда такая жуть сыну привиделась. (Черныхи считали Никиту своим сыном с самого его появления в их доме, да и Машутку с Федей, привезённых Еленой, тут же записали на себя. А как иначе-то?!)
И вот новый сон! Да не один! Поначалу снилось Никите, что тятя его рубится шашкой с какими-то зверями, те уворачиваются, а потом сворой набрасываются на него. И тятя почему-то весь седой и в орденах, но всё равно тятя, а у зверей морды почти человечьи. Никите жутко, страшно, однако он хочет тяте помочь, но не успевает: откуда-то наваливается темнота, и сон обрывается. А следом выплывает новый: будто бы они с тятей стоят рядом на краю пропасти, и тятя уже другой, совсем не седой, и оба они в форме военной, и Никитка уже совсем взрослый. Из пропасти тянет жутким холодом, и Никитка знает, что они сейчас туда упадут, а вокруг нет никого, кто бы помог удержаться…
Елена успокаивала сына, а сама обливалась холодным потом: ведь ежели в тех снах, что про мать, ему увиделось похожее на то, как было на самом деле, то что тогда означает первый сон?! Ясно, что Павлу, да навроде и самому Никитке, угрожает опасность, но – какая, с какой стороны? Про «красных» мародёров никто из посторонних не знает (Илька Паршин и Сяосун, конечно, вроде бы как посторонние, но они сами участники той расправы над «красными», так что не проговорятся), а больше со зверями и сравнить некого. Да и седой «тятя» с орденами – кто таков? Неужто отец-генерал?! Однако ж Никитка ни генералов, ни орденов не видал – ни в жизни, ни в книжках. И какая пропасть им с отцом уготована?!
Господи Боже, спаси и сохрани… спаси и сохрани!
Сын вроде бы успокоился, снова заснул, и Елена постаралась отвлечься – подумать о чём-нибудь другом. Хотя бы о новой службе Павла. После благовещенской бойни муж поначалу не хотел служить большевикам, но Сяосун ублатовал[1]. Елена даже подивилась: какими врагами они были прежде и какими пущай не друзьями, но товарищами стали. И ещё, как сильно изменился за семнадцать лет прежде вспыльчивый прямодушный китайчонок, заглядывавший в рот брату Ивану, – теперь это был расчётливый, не по годам умудрённый жизнью человек.
– Большевики пришли