– Так значит, ты слуга господ Охотников? – внезапно заявил Митяй. Я чуть воздухом не подавился. Уставился в его спину и медленно спросил.
– Почему ты так решил?
– Ну как же, ездить верхом все господа умеют, даже когда бензина хватало, они часто верховые прогулки устраивали. – Довольно логично всё разложил по полочкам этот деревенский философ.
– Угу, – протянул я. – Это ты верно заметил. А так да, я личный слуга Александра Белова, считай, что раб.
– Да ладно тебе наговаривать, рабство запрещено, – неуверенно ответил Митяй. – Но так-то да, он тебя гоняет, будь здоров, – и он повернул голову в сторону сосредоточенного деда, который что-то говорил в этот момент Сергею.
– Ой, не могу, личный слуга красноармейца Белова, – фон Вюрт заржал и так задёргался, что перевернул свой котелок. – Такого анекдота я вообще никогда не слышал.
– Заткнись, – посоветовал я ему, придавая котелку нормальное положение. – Ты чем так усиленно шевелил, что перевернулся, ушами, что ли?
– Бровями, – рявкнул Вюрт. – А ты вообще помалкивай, холоп, рабам слово не давали…
– По-моему, без одного глаза тебе будет в самый раз, – угрожающе протянул я, вытаскивая нож из ножен.
– У тебя совсем нет чувства юмора, – заверещал Вюрт. – Убери от моего глаза свой грязный ножичек!
– О чём он говорит? – настороженно спросил Митяй, который до сих пор не привык к виду говорящей головы.
– Говорит, что у относительно небогатого охотника не может быть личного слуги, – очень вольно перевёл я речь Вюрта. – И, вообще, я тебе переводчиком не нанимался. Сам учи немецкий. У вас тут немцев полно, есть, где учителя поискать или учительницу.
– Да я же говорю, старики только по-немецки говорят, да и то, с нами стараются по-нашенски, – ответил Митяй.
– Надо же, так сильно ненавидеть русских, чтобы в итоге остаться жить в Российской империи, на условиях Российского императора и даже от своего языка отказаться, – я проговорил это по-немецки и насмешливо посмотрел на бешено вращающего глазами Вюрта. – Отличный результат, молодцы, – и я показал ему большой палец, убирая кинжал обратно в ножны. – Скажи, Ганс, а оно того стоило?
– Заткнись! – взвизгнула голова. – Закрой свой поганый рот! А эти предатели, которые предали дело великого фюрера ради своей ничтожной жизни, ещё за всё ответят!
К нам подъехал дед. Глядя на меня сверху вниз спросил.
– Чего это он развизжался?
– Ему не нравится, что потомки тех, кто ушёл вместе с ними, совсем обрусели, – ответил я, замечая, как дед морщится и ёрзает в седле, пытаясь найти удобную позу. Всё-таки не мальчик уже верхом скакать. – Может, поменяемся? – спросил я, прикидывая, сколько времени смогу проехать на этой зверюге и не выпасть из седла.
– Сиди уже, –