– А что Генри?
– Он наверняка тоже проголодался.
– Если еще жив, – равнодушно хмыкнула Констанция.
– Нужно его проведать.
– Я устала. Если тебе так надо – иди сама, дорогу знаешь.
– Но в чем же я пойду? У меня нет ни платья, ни башмаков.
– Сейчас меня это мало волнует. Позже ты все получишь, а пока найди что-нибудь в доме. И постарайся не попадаться никому на глаза.
Констанция с интересом ждала, что ответит Кессиди, но та лишь смиренно кивнула и наконец взялась за еду.
В глазах Констанции светлая половина сейчас выглядела сущей простушкой. Констанция знала, нет – чувствовала, что Кессиди устала не меньше нее самой, но ради чужого ребенка готова была идти через лес чуть ли не нагишом.
«Сколько лет я жила с ярмом света на шее, – подумала Констанция. – Как хорошо, что теперь меня не терзает эта ненужная сторона моей души».
Только теперь, отделив от себя Кессиди, она ощутила, как возвысилась над прочими людьми. Высота, на которую она сама поднялась, пусть и с небольшой помощью, просто недоступна смертным… А ведь еще недавно, стоя на границе могущества, она наивно помышляла о смерти. Какая нелепица! Отныне ей под силу получить все, чего она только пожелает, так что умирать Констанция больше не собиралась.
– Ты не думала, что будет, если одна из нас пострадает? Например, поранится? – вдруг спросила Кессиди.
Констанция схватила со стола нож и полоснула по своей ладони.
– Ай! – вырвалось у Кессиди от неожиданности. – Зачем ты так?!
Обе сжали ладони от боли.
– Теперь мы знаем наверняка, что если больно одной, то и другой тоже, – усмехнулась Констанция, осматривая свежий порез.
Внутри Констанция ликовала от обретенной решимости. Раньше она бы не смогла поранить саму себя, еще и по такому пустяковому поводу.
Боль теперь тоже ощущалась как-то иначе, более глухо. Спустя несколько минут порез уже не причинял почти никаких неудобств.
***
В святилище Кессиди отправилась в старых деревянных башмаках, которые были ей велики. Из одежды она выбрала рубашку и колет Рейнера. Эти вещи, затянутые на поясе, были достаточной длины, чтобы сойти за платье.
Констанция, увидев этот наряд, лишь хмыкнула. Кессиди же хотелось выть от горя, но она не собиралась ронять слезы перед своей Тьмой, зная, что ее это только позабавит.
Выплакаться Кессиди смогла только в лесу. И то безмолвно. Она медленно брела по тропинке, размышляя о том, что бы сказал Рейнер, если бы увидел, что стало с его женой.
Кессиди утешало лишь то, что в ненастную ночь на руинах старого монастыря Констанция поклялась, что после свершения мести оборвет свою противоестественную жизнь и предстанет перед судом Всевышнего.
«Вполне возможно, мы падем от чьей-нибудь руки во время хаоса, который она собирается учинить в деревне, – думала Кессиди. – Это было бы лучшим исходом. Если же нет, то самоубийство, наверное, единственный способ остановить цепь наших злодеяний, пусть