Учится он или работает? Или вообще бездельничает? Скорее всего, последнее. Рассказывают, ходит по всем вечеринкам, пьет как Алехин в худшие годы, лезет к людям с оскорблениями – и больше всего любит издеваться над культурой, этакий вроде нигилист. Бравирует тем, что никогда не читал шахматных книг; но правда ли не читал? Кирилл помнит, как сидели однажды у Ноны, обсуждали с гостями последние идеи в анти-Грюнфельде (придуманный в двадцатых годах XXI века выпад белой пешки
h на третьем ходу, делающий неудобным
3…d5 за черных; маневр считался давно опровергнутым, списанным в архив – и вдруг кто-то обнаружил в нем новые ресурсы; сразу же пошли статьи, доклады на конференциях), и презирающий шахматы Брянцев, отпуская шуточки и постоянно требуя водки, как-то между прочим продемонстрировал выдающуюся осведомленность обо всех теоретических новинках в этом варианте (а ведь некоторые из новинок даже не были на тот момент нигде опубликованы!), и на справедливый вопрос, откуда он знает такие тонкие линии, ответил, что тут и знать ничего не надо, все очевидно («любой осел поймет»). И дело даже не в самом анти-Грюнфельде; уверенные рассуждения Брянцева наводили на мысль, что он вообще прекрасно понимает
любые закрытые дебюты; но как такое возможно? Для этого надо быть глубоко погруженным в академические исследования, работать на какой-нибудь из аналитических кафедр, а Брянцев, разумеется, ни малейшего отношения к академии не имел и иметь не желал. Может быть, какой-то хитрый розыгрыш, обман? (Вот это вполне в его стиле.) Но какими затуманенными глазами смотрела тогда на Брянцева Майя…
Э-э, чертов вертопрах!
И нравятся же такие пижоны девушкам.
Впрочем, все с ним ясно, нет никаких загадок. Точнее, только одна загадка: почему Брянцева вообще принимают в приличных компаниях, пускают на порог? Ведь очередное же циничное животное, которое целыми днями пьянствует, гуляет, ничего не делает, тратит родительские деньги и жестоко высмеивает любую работу на благо страны и общества.)
При мысли о том, что Майя действительно может быть вместе с Брянцевым, что Брянцев в этот самый момент пытается произвести на нее впечатление своими дешевыми фокусами и сальными шутками, Кирилла охватывает беспокойство.
Он достает сотовый и набирает номер.
Гудки.
Гудки.
Гудки.
Никто не отвечает.
Гудки.
Чем она занята?
Гудки. Отбой. Снова попытка дозвониться.
Гудки.)
– Увы, Кирилл, истина оказалась чрезвычайно неприятной!
Потрясенный Кирилл даже не сразу понимает, что слова раздаются не из телефона, а совсем с другой стороны – это Дмитрий Александрович Уляшов, закончивший беседу с Абзаловым, вернулся к рассказу о Переучреждении и о посткризисной России.
* * * – Своевременно обнаружив и обнажив перед обществом тоталитарный потенциал русской литературы, –
