Рай и ад Питера Грина. Алексей Поликовский

пили эти загорелые люди с голыми ногами, рассуждавшие о философии, нам неведом. Прошло – значит ушло. И все.

      В случае с Fleetwood Mac у нас есть хотя бы шанс на постижение. Телевидение сохранило две записи живых концертов. Одна из них цветная – редкость по тем временам – запись короткого концерта группы в новогоднем Париже 1968 года. Мальчики и девочки начинают танцевать еще до того, как зазвучит музыка, и не прекращают в паузах. Танец, медленное сомнамбулическое кружение, тихие касания, круговые движения бедер, ток длинных волос, честные глаза, интеллигентные лица, нежность и мечта – вот что происходит этим вечером в Париже под звуки гитары, которую держит в руках Питер Грин. Группа и пипл не разделены, никому и в голову не придет обнести сцену сетчатым забором и поставить охрану. В то время, как одни танцуют невинные, райские, эротические танцы, другие чинно сидят на краю сцены прямо под ногами музыкантов и беседуют. О чем? О революции любви, о религии как опиуме для народа, о закостенелых идиотах у власти, о расширении сознания, о Маркузе, о Сорбонне, которую эти мальчики с желтыми галстуками и девочки с нежными лицами захватят в мае… Прекрасна высокая темнокожая девушка в футуристическом платье из серебристых пластин, танцующая на сцене рядом с Джоном Макви. Прекрасны появляющиеся на мгновенье лица девушек, погруженных в танец, как бабочки в полет, их глаза, их движения под звуки гитарного блюза и веселого голоса Джереми Спенсера, который отрывается на славу.

      Вторая запись – слитые воедино два концерта в Норвегии, в 1968 и 1970 годах. Между ними огромная разница. Эти люди с гитарами как будто прожили за два года два века. Джереми Спенсер на первом концерте веселый мальчишечка, и Питер Грин брызжет радостью, и все они наслаждаются жизнью, музыкой, блюзом, звуком. Но на концерте 1970 года, запись которого была сделана норвежским ТВ, считалась утерянной, а потом обрывок этой записи вдруг возник в интернете – мы видим лица, в которых проступает какая-то уже совсем иная, черно-белая, глубокая жизнь. Джон Макви дважды затягивается прямо на сцене и явно уплывает отсюда туда, из Норвегии в Небесный Нил, отсюда и в дым. Это видно по его лицу со стекающими вниз усами, по его глазам, обращенным в самого себя. Джереми Спенсер из мальчишки с круглыми щеками превратился в крутого блюзмена, в котором проступает резкая – почти злая – суть. Он идет напролом, на таран, ва банк и отсюда вверх – а может, это вниз – и к Богу. Лицо Грина, окаймленное длинными волосами поэта и густой бородой пророка, слабо белеет во тьме, со всех сторон уже охватившей и сжавшей его.