Значит, не все задачи выполнила Душа.
Ливень также резко закончился, как и начался. Солнце продолжило греть души ссыльных.
На закате раздались громкие голоса. Нурхамат выглянул в открытую стену вагона.
Перед двумя конвойными стояли местные. Высокий седой мужчина и хрупкая женщина. На плечах у мужчины висели две крепко перевязанные пары тряпичных цветастых баулов. Женщина что-то объясняла конвойным, показывая на вагоны, и жестикулировала.
Подошел еще один конвойный, молча кивнул.
– Разрешили. Только сначала обыскать надобно, и вас, и барахло ваше. Показывайте! Да поживее! Что там у вас?
Женщина впервые улыбнулась и принялась поспешно разматывать узлы.
– Вот смотри, родненький, смотри. Здесь одежда теплая. Люди ведь, чай, с детьми малыми. Как так можно-то?!—Она растягивала гласные звуки и подбрасывала слова-шарики.
Тут седой мужчина торопливо шагнул к своей спутнице, закрыл собой от конвойных и прошептал:
– Настёна! Тише, родная. Много не говори.
Женщина осеклась на полуслове, кивнула и прошептала:
– Вот спа-си-и-ибки! Ну, мы пойдем?
Конвойные кивнули, местные засеменили в сторону станции.
Оказалось, что они собрали теплые вещи для раскулаченных, узнав, что вагоны с людьми еще на станции.
Вон оно как. Чужие, незнакомые. Протянули руку помощи, распахнули душу, сердце откликнулось. Не испугались – мало ли как обернется-то.
Через два дня их перегнали со станции в небольшой поселок. Среди бела дня, под конвоем. Прохожие останавливались и провожали взглядом колонну несчастных семей. За черту поселка не отпускали, проволоки не было, но стояли вышки и вооруженная охрана.
Ели сухари с кипятком, строили бараки. Как построили несколько бараков, перегнали в них остальных. Спали на деревянных наспех сколоченных нарах. Комнат не было.
Гилязов-старший вызвался строить пекарню. Опыт богатый. Марфуга вместе с остальными женщинами пекла хлеб. Выстроили пекарню. Но наесться вдоволь было нельзя, полагалась норма на человека. У кого была привезена крупа, разводили под горой костер, варили кашу. Работа была трудная, все вручную, копали землю. Люди постоянно голодные. Обессилевали от голода. Вот идет человек и падает.
В один из вечеров тихо ушла Василя. Это самое страшное, что пришлось пережить Нурхамату.
Заскорузлые, испещренные морщинами, руки крепко сжимали жестяную кружку и не чувствовали обжигающего кипятка. Сейчас он думал только о том, как не сойти с ума. Хотелось замереть и не двигаться. А потом завыть, тяжело и громко. Где брать силы жить дальше? Эх, Мингату бы сберечь, один он остался. Как там Закиря? Старшенькая? И вернуться домой. Птахи-то и те! Вьют гнезда на родимой стороне!
Старшую дочь спрятали у себя родственники. Не выдержит дороги-то, с одной ногой.