– Вчера только лазил, остатки дяде Памфилу слил.
– Он вам денег привез? – она явно оживилась.
– Привез, – не решился на обман Шурик.
– И то, покрутил пару часов баранку, и несколько сотен в кармане. Мам, дай взаймы одну сотенку! Гавря сгоняет за литровкой.
– Не дам! Сала шматок отрежу. И картошки ведерко отсыплю.
Шурик щелкнул кнопкой пульта, и на экране телевизора появился зал заседаний Госдумы с депутатами крупным планом.
– Во! Жирик! – воскликнул Гавря, и бугристое лицо его зашевелилось, обрисовывая неровности.
– Ага, жирует, – откликнулась Ульяна. – Все они там тыщами ворочают.
– Шурка! – позвала баба Паня внука. – В сенях графин стоит, после Памфила остался. Принеси. Слазь в погреб, отрежь родителям сала и отсыпь ведерко картохи.
Сжалилась все-таки старая над жаждущими дочерью и зятем. Шурик принес на четверть заполненный графин и миску с солеными помидорами. Гавря проворно перекочевал за стол.
– Садитесь! – пригласила Ульяна Алексея.
– Мы уже позавтракали.
– А соточку в честь знакомства?
– Не употребляю. Чайку выпью.
Гавря разлил самогон в два стакана. Без тоста выцедил свою долю до дна. Ульяна отпила половину. Баба Паня, стоя у печки, осуждающе наблюдала за ними. Шурик, вернувшись со двора с ведерком картошки и завернутым в чистую холстину салом, снова устроился перед телевизором и щелкнул переключателем.
Перед зрителями предстали сначала Максим Галкин в обнимку со стареющей примадонной эстрады, затем ее бывший молодой муж.
– Во! Зайка! – опять воскликнул Гавря.
Ульяна досадливо осадила мужа:
– Твоему Зайке шмель в задницу залетел, вон как дергается! Сколько раз скакнет, столько тыщ и отхватит. Переключи, Шурик!
Новый канал транслировал соревнования по теннису.
– Во! Шарапова! – подал голос Гавря.
– Ага, Шарапова, погоняла мячик, и тыщи огребла!
– Хватит тебе про деньги! – осадила ее мать.
– А я – что? Не права? Кто от жиру бесится, а кому на чекушку не хватает!
– Работайте, и будет хватать!
Жизненный уклад этой семейной парочки не стал для Алексея открытием. Они перебивались случайными разовыми заработками и подачками доброхотов, отчаянно завидовали удачливым, сами же не желали палец о палец ударить, чтобы изменить свое бытие. Понятно, что баба Паня осуждала дочь за безделье и пристрастие к выпивке и винила во всем зятя. Но дочь есть дочь, она жалела ее и, чем могла, помогала.
Алексей допил чай и вперил тяжелый взгляд в переносицу Ульяны. Она сделала попытку улыбнуться в ответ, но у нее ничего не получилось. Тело ее ослабло и привалилось к стене. Лицо стало жалобным, как у ребенка, затем разгладилось и застыло с открытыми, ровно бы остекленевшими глазами.
Баба Паня возилась у печки. Шурик, выключив телевизор, скрылся в спаленке. Гавря сопел и клевал носом. Алексей продолжал сверлить взглядом Ульяну, отчего она судорожно вздрагивала и встряхивала головой. Затем снова замирала.
Так