– Да как ты смеешь вообще! – тихо и зло говорит Ильяна, сверкая суженными зрачками из-под потока черной воды. – Дрянь…
– Знаю, – спокойно отвечает ей Гриша, умываясь той же водой, которая не успевает упасть вниз. Царапины неприятно щиплют. Рука не унимается. – Но ты первая начала. Я лишь хотела выдернуть тебя из толпы.
– Нечего было меня трогать! Я бы сама справилась!
– Папочке тоже так сказала? Когда приперлась сюда без спросу?
Ильяна давится – то ли водой, то ли воздухом. Дергает за шланг, отрывает его от лейки и направляет бурную воду прямо Грише в умытое лицо.
Такие они выходят из ванной в кухню – босые, мокрые, злые. С волос, несмотря на все старания полотенец, капает вода. Они растеряли половину своих вещей – обе в майках, потому что одежда промокла и холодит. Вид девушек Герасима очень смешит. Сизый, сидящий за столом и уплетающий борщ, тупится, смущенный, в кусок хлеба.
Не любит Герасим недосказанности, есть за ним такой грех – сталкивать всех нос к носу.
– Поболтали по душам? – добродушно интересуется он, а после указывает на только что разогретую кастрюлю с варевом, если судить по довольному лицу поевшего, достаточно вкусным. – Борщик будете? На мясе. Настоящем.
Прежде чем Ильяна успевает возразить – а она наверняка хотела бы, – Гриша присаживается за стол и кивает. Ее готовность жрать с рук врага поражает Ильяну, но хорты не бывают врагами. Откушенные хвосты и разодранные уши забываются сами собой, когда перед мордами – общая миска. Зильберман не хочет оставаться в этой конуре, но холодный мартовский алтайский ветер не позволит ей дойти до дома живой в таком виде. Под грузным Гришиным взглядом она сдается: садится, отодвинув от себя предложенную тарелку, и вздыхает. Никто не произносит и слова, не замечает провокацию: Герасим пьет чай, Гриша хлебает суп, Ильяна смотрит в пол. Сизый, чувствуя себя лишним, тихо уходит.
– Долго собираетесь молчать? – настороженно интересуется Герасим, хмурясь. Их напряженность вынуждает его нервно елозить пяткой по полу.
Гриша молчит – лишь лязгает ложкой по тарелке. Ильяна звучно клацает зубами – нервничает и потому грызет ногти. Несовместимые и несуразные – в удивительно похожих белых майках, которые носят вместо белья. Что ж, кажется, что-то общее у них все-таки есть.
– Хотите обсудить произошедшее ранее? Или то, почему вы обе оказались здесь?
Кричи не кричи, а до этих двух не докричишься. Теперь они переглядываются, словно могут читать мысли друг друга, и Гриша даже усмехается – похоже, мокрый и усталый вид Ильяны немного радует ее.
Герасим не сдается: он налегает на стол локтями, твердо повторяет:
– Вы обе оказались здесь неспроста.
Хоть никто не спрашивает, он готов рассказать все сам. У Гриши дергаются уши – признак хортовского внимания. Ильяна, переставая стесняться, закидывает ноги на стул, усаживаясь на нем