Все мы с вами живём в привычном для нас мире. Нас окружают знакомые и родные люди. Многие из них нас любят и заботятся о нас. Резкая же смена окружающей действительности, когда ты не по своей воле оказываешься в совершенно другом, не знакомом тебе мире, не знаешь живущих там людей, не понимаешь их языка и не можешь, даже одномоментно, предсказать их намеренья и поступки, короче говоря, не понимаешь, что у них на уме – то по неволе происходит своеобразная интерференция твоих представлений о мироустройстве и приобретённых ранее навыков. Что ещё вчера казалось не заслуживающим особого внимания, сегодня становится главным фактором твоего выживания.
Окружающие, эти новые для тебя люди – и не хорошие, и не плохие, а просто другие. За ними интересно наблюдать, постигать их мировоззрение и обычаи, дружить с ними, если всё это происходит в мирной жизни, не на изломе истории. Тогда в один момент вся мирная жизнь заканчивается и люди внезапно начинают преследовать друг друга по национальной принадлежности ни за что ни про что. Это очень неприятно, противно и я бы даже сказал – мерзко.
У тебя, друзья мои, привыкшего к мирной жизни, на глазах начинаются разворачиваться жуткие картины национальной неприязни, погромов и убийств. Люди делят землю, забывая, что на могилу им не потребуется больше двух квадратных метров. Не дай Бог оказаться свидетелем, а ещё хуже – невольным участником такого рода событий.
Мирный город в считанные мгновения превращается в какое-то зазеркалье со своими законами и нравственными нормами. Ты ходишь среди этих людей, ещё вчера милых и приветливых, и не понимаешь, как такое возможно. Почему они не протестуют и не призывают к порядку погромщиков и убийц. Более того, ты и сам помалкиваешь и чуть ли не киваешь им одобрительно головой. Прекрасно понимаешь, что следующим, если что не так, будешь ты сам.
Вот и ходишь по улицам такого города, изображая случайного прохожего. Сначала сам трясёшься от страха быть убитым, а потом успокаиваешься и видя, что тебя пока не трогают, даже начинаешь аккуратно беседовать с погромщиками, изображая полное неведенье причин происходящего. И даже чуть ли не высказывая одобрение их, якобы, вынужденным действиям. Жестоким убийцам. Страшно!
Но так уж устроен русский человек, что если пошлёт ему Бог в трудную и опасную минуту товарищей, то плевать он хотел на все опасности и невзгоды. Ещё вчера, запуганный внешними страшными обстоятельствами и не уверенный в себе, он приободрится, запоёт песню и пойдёт вперед на неприятеля. Русские не сдаются, спасайся, враг, кто может!!
Глава первая
В путь
Январским тёмным вечером, наскоро простившись с домочадцами, я шагнул во вьюжестую черноту ночи. Мела пурга, снежные заряды били мне в лицо, словно пытались меня остановить. Во внутреннем кармане моего пиджака, помимо командировочного удостоверения и тощей денежной суммы на командировочные расходы, лежал довольно объемистый пакет из оберточной бумаги, туго перетянутый бечевкой и украшенный пятью сургучными печатями.
Его всучил мне в последний момент директор нашего института – Иван Иванович Иванов, знатный ракетостроитель. Его, уважаемый читатель, ты конечно помнишь. Его имя гремело в нашей стране на излете Перестройки.
– Евгений! – набычившийся словно бык и тяжело расставив ноги, бросив на меня мутный взор, говорил Иван Иванович, – будешь на заводе в свободное от основной задачи время занеси этот пакет, вот, по этому адресу. Это личное, – и директор показал мне почтовую открытку с адресом.
Я не удивился, так как знал от коллег, что в этом южном городе у Иван Иваныча проживает прежняя супруга и, по-моему, взрослая дочь. Видимо, хотел что-то ценное передать прежней семье, что отправлять почтой, на закате Перестройки, было рискованно. И было понятно, что первым делом надо завести пакет по указанному адресу, а уж потом согласовывать технические вопросы и принимать сварочное оборудование у заводчан.
На Курском вокзале в Москве было суетно и многолюдно, но Советская власть была еще крепка и поезд Москва – Баку подали вовремя. Заняв свое место в купе, я осмотрелся. Судьба свела меня с весьма примечательными попутчиками.
Центральное место в нашем временном коллективе занимала дама бальзаковского возраста, довольно приятной наружности и очень доброжелательная, куда-то ехавшая по своим делам.
– Наталья, – представилась она.
Следующим украшением нашего купе, я говорю без всякой иронии, был громила – матрос, ехавший в сторону Каспийского моря, чтобы занять свое штатное место механика на рыболовецком траулере в порту, который телеграммой ему укажет капитан. Матрос был в гражданской одежде, но все равно выглядел очень мужественно.