Через два года меня впервые поцеловали в губы. Это тоже был Боб. Адам устроил что-то вроде концерта, посвященному нашим успехам. Уроки были отменены, спортивный зал стал местом для дискотеки. Я тогда пыхтела несколько недель, чтобы успеть сшить каждому из друзей достойный наряд. Среди огромной толпы наша четверка выделялась и была великолепна. Себе и Машке я сшила простые платья на тонких бретельках: ей розовое, а себе голубое. А вот парни получили от меня по паре брюк и пиджак. Правда, кое-где торчали нитки, один рукав был выше другого (эта проблема была на обоих пиджаках), но никто не стал обращать на это внимание.
Когда заиграла Соната для флейты и клавесина Баха, Боб нежно прижал меня к себе, закружив в танце, а потом, опасаясь моей реакции, рывком прижался своими губами к моим и тут одернул их. Я замерла в изумлении, касаясь губ кончиками пальцев.
– Прости, – стал извиняться Боб. Я читала его смущение, разочарование и страх, и мне было грустно, что я совсем не хочу поцеловать его сама.
Я взяла парня за руку и вывела из зала, выговорила все, что о нем думаю. О том, что люблю его как друга, о том, что очень им дорожу, я рассказала, что наслаждаюсь проводить с ним время. Но. Только. Как. С. Другом. Услышав это, Боб стремглав побежал в свою комнату, и как бы я не бежала за ним, как бы не кричала вслед, но не обернулся и не позволил нагнать. А на следующий день, все снова стало как прежде.
Через год, когда мне было тринадцать, мне понравился один из наших одноклассников, но затем, я прочитала его мысли, в которых не было ничего путного. Он был таким пустым внутри, что эту легкую влюбленность как рукой снято.
Потом у меня стали появляться формы: грудь, идеальная талия, бедра. Добавляя тот факт, что я единственная ходила в своей одежде, почти все мальчики смотрели на меня. Но мне не нравился их взгляд. Аарон и Боб всегда защищали меня, если кто-то решался крикнуть гадость мне вслед. Я знала, что могу сама постоять за себя, но мне нравилось давать почувствовать парням себя героями, особенно приятно было потом читать их радость в мыслях.
В скором времени все это внимание сошло на нет. Может, они привыкли ко мне, а может, поняли, что я не испытываю к ним ничего взаимного.
В семнадцать наша четверка решила поиграть в бутылочку. Мне выпало поцеловать Аарона. Он морщился и отнекивался, как отличный актер, но я-то знала, что у него на уме. Он поцеловал меня. По-настоящему. И это подарило мне такие ощущения и эмоции, которые я не испытывала раньше никогда. Но потом случились две плохие ситуации: ночью, когда все уснули, Аарон разбудил меня и позвал в душ поговорить. Но до разговоров мы не дошли. Мы так долго и горячо целовались. Аарон прижал меня к стенке, я помню, как водила рукой по его голове и впивалась ногтями от переизбытка чувств. Когда он отстранился, то я уловила море неловкости и сожаления. Это был неожиданный порыв для нас обоих. Мы с ним сошлись на том, что никому никогда не скажем