Тракт и раньше-то был наезженный, тарантасы да коляски, скрипя на ухабах, носились и дни и ночи напролёт, а сегодня любая птаха сверху дивится: вроде и не муравьи, и не делами озабоченные, но непрерывно тянутся друг за дружкой, и каждый чего-то тащит, один хомут последний, другой и вовсе за дышло ухватился, упирается, однако направление верное выдерживает.
Заведение мужики облюбовали, хозяина невзлюбили. Парадоксальная страна! Идут хмурые, молчат насуплено, уходят весёлые и песни горланят. Хозяин придорожного трактира перед ними стелется, старается, между столами юлой вьётся и всё равно в ответ слышит:
– Эй, жид, налей твоего пойла, да гляди не шибко разбавляй, знаем мы твою чёртову натуру.
Могут и кулаком по столу и матом. И погром устроить, и петуха красного пустить.
Жид, хотя спесь и приобрёл на желтушечном лице, но и с елейной улыбочкой не расстался.
Смотрят мужики на него и плюются, ну прям как дети: подарок примут, а на руки идти не хотят к чужому, брыкаются, капризничают. Выпьют, крякнут от удовольствия, усы просмолённые пригладят, откинутся на лавке, глухой воротник на косоворотке расстегнут и язык развяжут.
– Ишь, какой прыткой, туда-сюда шмыг, у тебя в голове шумит, у него в кармане звенит. Ах ты, тётя-мотя, жизнь ступенечька, один сковырнётся, другой потешается. Смотрю на тебя Ёся, вроде стараешься, вроде как свой, а душой принять не могу.
Иосиф, так звали хозяина кабака, подскочил к столу.
– Ещё изволите?
– Изволю в неволю, – резко кивает головой мужик, – да второй сохи у меня нет, Ёсик. А та, что была, у тебя в залоге, на заднем дворе. – Патлатая голова опускается низко, чуть ли не касаясь струганных деревянных досок, затем резко вскидывается, хмельные глаза напряжённо глядят на Иосифа. – Вот смотрю я на тебя – тать. Что ни есть – тать. Разбойник значит.
– Да какой я… – начинает робко Иосиф.
– Вот и я себе отвечаю: какой из него тать, вся удаль в прыти его изворотливой, да в скаредности. За копейку мать продашь?.. – наступила неловкая пауза, потом снова знакомый жест ладонью, – ты и свистеть-то соловьём не сможешь, душонка вся твоя вон сразу вылетит. Не тать! Но завтра я протрезвею, по карманам – пусто. Где целковые, жена спросит, я кого, тебя первого припомню. Получается тать ты Ёська, что ни на есть первостатейный.
Мужик замолчал насуплено. Затем полез в карман.
– На вот, последние.
Иосиф ловко сгрёб монеты со стола и спрятал в переднике, сразу видоизменяясь в услужливую фигуру: мы к вам со все страстью любовной:
– Чего изволите?
– А сам догадаться не моги!
Мужик скривил губы в бороде, наблюдая за неумолимым процессом исчезновения денег в ладонях Иосифа.
– Тать, по всем статьям и выходкам – тать. Только один в лесу прячется, а когда наскочит да засвистит, честно признаётся: я тебя грабить собираюсь. От такого и убежать можно и дубиной отмахнуться. А от тебя как отмахнёшься, ты вот тут прячешься, –