Первый урок Андрюша провел на природе, в парке – пусть несчастный узник искусства хоть воздухом подышит, да посмотрит на богатство вокруг нас. Красок не брали, рисовали мелками. К радости педагога, Колю увлекли мягкие пастели, они приятно крошились под пальцами, а, при употреблении не на бумаге, а на коре сосны оставляли на ней причудливые узоры. «Как граффити», – восторгался ученик, на время забыв про каратэ. Более того, они даже поговорили на теоретическую тему.
– А что, дядя Андрей, если дождь? Не смоет? – волновался Коля о тленности искусства.
– Смоет, – резал правду Андрей.
– А нельзя, чтоб не смыло? Лаком покрыть?
– Зачем? Природа сильнее искусства.
– Почему?
– Потому что беднее. Кто беднее, тот сильней.
– А почему беднее? Чего у природы нет, что есть у искусства?
– А сам как думаешь?
– Думаю, что природа и богаче и сильней. Кто богаче, тот сильней. Но все равно, давайте лаком покроем.
– Знаешь, чего у природы нет? Возможности. И рамки. Природа не может не множиться. Ей всегда парное нужно, подобное. А мы уникальное создаем, огораживаем его. В рамку заключаем. Понимаешь? Уникальное, а потому слабое.
– Понимаю, – удивил учителя Коля. – Понимаю. Это как меня папа огораживает.
Андрей не нашёлся, что сказать, но мальчик и не ждал ответа.
– А как же пустота? В природе пустота есть, а парности ей нет, – не унимался Коля. – Нет, природа сильней. Дядя Андрей, мелки кончились!
Денег на мелки ни у Андрея, ни у Коли не было, так что пришлось педагогу показывать ученику, тут же утратившему тягу к искусству, смертоносные техники самураев.
На второй день небо затянуло серой простыней, сквозь которую едва просвечивал, вспухал желтоватой немощью желвак Солнца. Временами на землю поплёвывал, словно нехотя, сквозь зубы, раскумарившийся бог дождя. Тепло, да сыро. В парк не пошли, писали дома, акварелью, глядя на мир в окно, сквозь ясно, до скрыпа в ушах, вымытые стёкла.
Андрей не удержался, дотронулся пальцем до стекла. Остался след.
– Надо же, кто так вымыл тщательно, постарался?
Коля удивленно посмотрел на учителя и приложил к гладкой плоскости всю ладошку – как кто? Кому же мыть, как не мойщице?
– Да, да, дело ясное, – согласился Андрей, – вот давай рисовать следы на окне. Назовем картинки наши так: «Следы временного». В окне, за отпечатком руки, видно было много чего разного, а за этим разным цеплялась за простыню неба булавка Останкинской телебашни.
Андрея увлекла мысль о градациях временного – вот так и написать бы: раскидистый кактус на подоконнике, папиллярный узор на стекле, за ним, следующим тонким плоским миром – просвечивающую папиросной бумажкой жизнь, пруд, людей, луковый куполок церкви. Кладбище. Ну, что ещё? Да. А в дальней перспективе – шпиль Останкино. И ещё чтоб двоился шпиль,