По коридору, звонко отстукивая каблучками, идет высокая девушка. Улыбается, сияет. Идет немного вызывающе – может быть, оттого, что старается не потерять самообладания под взглядами десятков глаз. Открывает дверь лаборатории – и вдруг, увидев друзей, останавливается.
– Не обращай внимания, – быстро говорит Максимов. Вытаскивает газету, углубляется в чтение.
Девушка медленно, точно ее подтягивают на канате, подходит к дивану.
– Привет, мальчишки, – говорит она с сердечностью. Посторонний не уловил бы в ее голосе ни малейшего оттенка фальши.
– Наше вашим, – отвечает Карпов.
– Хелло, – бурчит Максимов.
– Добрый день, Верочка! – приветствует Зеленин.
Вера смотрит на высокомерного Владьку, на независимого Алексея (Зеленина она почти не замечает) с ласковым пренебрежением. Но что все-таки тянет ее к ним? Прежняя дружба или то старое, тайное, от чего, оказывается, нет никаких лекарств? Ах, все это отголоски детства! Она смотрит по сторонам, блуждающие по коридору студенты поглядывают с любопытством. Курс отлично помнит, как она неожиданно дала отставку Владьке Карпову и вышла замуж за доцента кафедры патофизиологии Веселина. Это была сенсация. Вера улыбается:
– Вам неинтересно, как я распределилась?..
Максимов насмешливо щурится:
– А мы знаем. Действие развивалось примерно так: она вошла, грациозная и свежая, как дуновение… м-м-м… словом, как некое дуновение. «Это наша лучшая студентка Вера Веселина», – сказал декан. «Веселина? – удивился Тарханов. – А не жена ли она нашего уважаемого?.. Ах так! Чудесно! Думаю, что все ясно с Веселиной. Путь добрый вам в науку, толкайте ее, голубушку, в бок вместе с уважаемым…»
Вере больно. Все действительно проходило примерно так. Она не знает, что делать – вспылить, или обратить все в шутку, или заплакать. Положение спасает тот, кто выручал ее всегда, – муж. Он появляется из лаборатории и уводит Веру.
Петр Столбов, здоровенный парнище, игриво кричит:
– Вла-адька! Любимую «любить увели», а?
Подходят в обнимку Эдик Амбарцумян и любимец курса поэт Игорь Пироговский.
– Ребята, послушайте, – говорит Пироговский. – Решили мы с Эдькой соседями стать. Я – в Оймякон, а он – в Оротукан. Шашлычком из медвежатины обещал угостить. Привезу, думаю, оттуда чемодан стихов. И вот на́ тебе – распределяют меня в аспирантуру на терапию. Вот тебе и стихи, вот тебе и медвежатина!.. Человек предполагает, а комиссия распределяет.
– Я, пожалуй, тоже в Якутию попрошусь, – говорит Максимов, – там хоть льготы и чумы разные, аэросани…
– Аэросани, спиритус вини[1], – подхватывает Карпов. – Правильно, Макс, уедем к чертям отсюда.
К дивану подходит пожилой человек в потертом драпвелюровом пальто и велюровой шляпе.
– Ну, орлы, а вы куда собираетесь?
– В Рио-де-Жанейро, – острит Карпов.
Незнакомец