– Граф Пуряев, Глеб Дмитриевич, – стараясь держаться гордо, но это было сложно, когда удаётся еле удержать ровно спину, не облокачиваясь на стол, а язык путается, съедая половину от слов. Статно и стремительно омрачает имя своего рода.
Не взирая на грубость, Владимир лишь пожимает плечами, не снимая с лица улыбки, и достаточно энергично садится за стол, прямо напротив еле говорящего, будто пропускает мимо ушей пренебрежительный тон и совсем не замечает грубости:
– Владимир Владимирович, очень приятно, можно просто Владимир, граф, – с некоторой издёвкой и совсем не боясь этого громкого имени произносит тот, даже вполне уверенно и дружелюбно.
– Плевать, – резко произносит Глеб и залпом опрокидывает в себя стопку спиртного, даже не закусывая.
– Не первый раз Вас здесь имею честь видеть, приходите, как на работу, – начинает вот так просто, почти ничего не стесняясь, даже если уже слышал, с кем имеет дело.
– А тебе что с того? Сгинь! Всем надо сунуть нос в мои дела.
– Прошу Вас, не стоит так горячиться, не более чем я хочу составить Вам компанию и зла не желаю. Пока вы единственный, с кем я здесь желаю иметь дело, – произносит с некоторой загадкой в голосе, создавая интригу.
– Компанию? – некоторое время уходит в раздумья. – Валяй! – наконец произносит не без грубости и рукой подзывает молодого человека с подносом, потрепанного и уставшего.
– Извольте, я не пью, – опережает его дальнейшие просьбы Владимир.
– Как не пьёшь? А чего ж ты тогда сюда пришёл? Вздор!
– Коротаю вечера, не более. Немного повздорил с сестрой и теперь не хочу пересекаться, она у меня несколько вспыльчивая и сама себе на уме – пару дней пройдёт и успокоится, а потом и предложу перемирие. Строптивая, конечно, но добрая, простит.
– Добрая? Не может быть. Вот моя – змея, потому я домой не иду, лишь бы с ней не пересекаться. Кричит каждый вечер, ругается: «Подлец, пьяница!». Вот скажи, я похож на пьяницу?
– Нет, конечно, что Вы…
– Вот и я о том же! А как же с ними не быть? Видеть всё это сборище больше не хочу, не смей звать меня больше графом! С этого момента отрекаюсь и от титула, и от имени! – произносит достаточно резко, опрокидывая в себя ещё одну рюмку. – Вот только матушку жалко, говорит, что допоздна не спит и всё ждёт, переживает… Впрочем, не верю я в это: коль переживала, так и не отправила бы на девять лет в столицу, учиться. Заботится – это когда хотя бы раз в полгода приезжает, а так только по телефону о делах спросить позвонит… да всё некогда было. Ждала девять лет и ещё подождёт.
– Зачем же Вы так? Давайте до дома доведу? Правда переживают, ищут. Да и сами не дойдёте.
– Оставь меня! Выпьем, и станешь торопиться, к чему мне твои нравоучения и спешка?
Как бы не был против Владимир и как бы не отнекивался, к утру из кабака выходили не два солидных, как казалось ранее, молодых человека. Теперь они служили