– Умница, дочка. Так и надо учиться всегда, чтоб хвалили! – гордо произнес отец.
– Батя, пошли уже?
Маруся вопросительно взглянула на отца, и тут дверь в комнату попадьи открылась. Отец заискивающе улыбнулся и учтиво поприветствовал попадью, вышедшую из комнаты с улыбкой на лице. Маруся впервые за неделю увидела, как эта, вечно строгая женщина, улыбается. Но улыбка ее была неискренней и неприятной.
– Как дочка моя поживает у вас, Елена Алексеевна? Не сильно проказничает? Не докучает вашим девочкам? Розги, небось, не пригодились, как я и говорил? – спросил отец, с гордостью похлопав по плечу Марусю.
– Прилежная у тебя дочь, Никанор Андреевич, жаловаться на нее не буду. Приходит с учебы и сразу за уроки. Я после молитв из комнаты выгляну, а она уже спит, – сказала попадья ненатурально тонким голосом, и губы ее снова растянулись в масляной улыбке.
Она подошла к Марусе и потрепала ее по щеке, отчего у той мороз прошел по коже. Никогда Маруся не понимала, как с одними людьми можно быть одной, а с другими – другой, ведь это же вранье какое-то получается. С Марусей попадья – злая и сварливая, а с ее отцом – добрая и приветливая. Как же это так? То есть, взрослым можно врать, а детям – нет? Ведь взрослым за вранье ничего не бывает, а детей за то же самое вранье розгами лупят. Несправедливо!
– Девочки твои как поживают? Я вот гостинцев им привез, жена моя сдобные булочки с утра напекла, положила и вам немного.
– А ты зайди, Никанор Андреевич, сам отдай им. Они будут рады! – попадья гостеприимно распахнула дверь своей комнаты и махнула рукой, приглашая отца войти, – заходи, поздороваешься с девочками, помолимся вместе у иконки об их здравии.
Маруся снова почувствовала этот странный запах – тягучей горечи, растопленного воска и ладана. Она тоже хотела пройти за отцом в комнату, но попадья ловко преградила ей путь и закрыла дверь прямо перед ее носом.
– Тебе нельзя. Ты тут обожди, – строго сказала она.
Маруся слышала, как отец что-то говорит, обращаясь, по-видимому, к дочкам попадьи, но, чтобы они что-то отвечали ему – этого она не слышала.
Марусе стало так любопытно, что она не могла спокойно устоять на месте. Отец был здесь, поэтому ей было не так боязно. Зато любопытство теперь просто распирало ее изнутри. Слегка подтолкнув дверь ногой, Маруся прильнула одним глазом к образовавшейся щели.
В комнате попадьи царил полумрак, окна были занавешены плотной тканью, кругом горели свечи в старинных, позолоченных лампадках, и казалось, что их дрожащее сияние оживляет иконы, висящие на стенах. Только это были какие-то странные иконы, Маруся таких никогда не видывала. На них были изображены не святые, а какие-то непонятные существа. Или ей в потемках так показалось? Она видела, как отец перекрестился на одну из икон и поклонился ей. Он всегда так делал, когда бывал в церкви. Марусе стало не по себе. Нехорошее, гнетущее и давящее чувство навалилось на нее откуда-то сверху, стало трудно дышать, и она осторожно прикрыла дверь. Подойдя к своей лавке, она села и только