– Что за отели? Или это тайна?
– Нет. «Хисторикал».
Эштон качает головой:
– Неплохо. И где именно построят «Хисторикал» в Лос-Анджелесе?
– Понятия не имею, – выдыхаю. – Обычно я не задаю вопросов и не лезу в дела Фрэнка.
Некоторое время мы молчим, а затем Эштон спрашивает:
– Так ты в первый раз здесь?
Благодарно смотрю на него за то, что не задает больше вопросов про Фрэнка, и киваю.
– И как тебе?
– На самом деле я не видела ничего кроме аэропорта, нашего отеля и бара. Мы прилетели в город вчера утром. Пока Фрэнк был на сделке, я любовалась океаном из номера отеля, а после его возвращения мы поехали отмечать слияние в «Оклахому». Так что я узнала Беверли-Хиллз только по тем картинкам, что видела в интернете.
Он улыбается.
– Значит, я не зря вытащил тебя на улицу.
– Ну если бы я знала, что ты живешь недалеко от бульвара Сансет, где переодевали Красотку, то ни за что на свете не вышла бы из дома в таком виде.
Эштон смеется, а затем произносит:
– Ты отлично выглядишь.
– Лжец.
– Беру пример с тебя, мое лучшее творение.
Он снова ухмыляется. И, когда мимо нас проходит парочка, которая, увидев мои кроксы, отшатывается в сторону, Эштон начинает хохотать. Я тоже не могу сдержать улыбки, шлепая по лужам.
– Почему у тебя такая большая нога? – негодую я.
– У меня все большое, – усмехается Эштон, а затем тут же становится серьезным: – Я имею в виду рост, тело и руки, а не то, о чем ты могла бы подумать. Господи.
Прикусываю губу.
– Все в порядке. Я об этом даже не подумала.
Подумала. Конечно же, я подумала.
Некоторое время мы с Эштоном молча продолжаем идти по длинному бульвару, освещенному ярким белым светом фонарей. Бутики справа от нас уже закрыли свои двери, выключив подсветку своих неоновых вывесок. Поток автомобилей слева стал совсем редким. А мелкий дождь усилился и сейчас оставляет в образовавшихся лужах пузыри.
– Самое время сказать, что холод и сырость – это не мое? – спрашиваю Эштона, пытаясь перекричать шум автомобиля, проезжающего мимо нас.
Эштон запрокидывает голову и начинает хохотать из-за моей отсылки к «Сумеркам». Затем он протягивает руку и надевает мне на голову капюшон толстовки.
– Спасибо, – шепчу я.
Он кивает.
– Побежали? – интересуется здоровяк, кивнув головой в сторону дома.
– Я же хромая! – опешив, воплю я.
– Пф. Плохому танцору…
– Кто последний, тот Эдвард! – кричу я и резко стартую, начав прыгать на одной ноге.
Эштон снова смеется и кричит мне вслед:
– Но Эдвард же невероятно быстр и силен, он же вампир, Хлоя!
Я смеюсь и продолжаю бежать. Но из-за этих огромных кроксов я бегу со скоростью шага Эштона, отчего мне становится еще смешнее.
Останавливаюсь