– Думаешь, опять «желтый» перекрасился? – невесело усмехнулся Покрышев.
Пресловутый «девятнадцатый желтый» был бичом Ленинградского фронта и приобрел в фольклоре свойства уже почти легендарные[3].
– А черт его знает… Мог, по идее. Дима вон зато сразу двоих ущучил. Не веришь?
– Верю, я наземников уже слышал. Молоток! – Подполковник хлопнул по плечу молодого смущенного парня в погонах младшего лейтенанта. – Лихо растешь!
Небритый комэск глубоко затянулся и, плюнув на окурок, бросил его себе под ноги.
– Так что, командир, нас теперь семеро, да Груня безлошадный ходит. Еще пара таких дней, и сточимся, становись на профилактику.
– А отойдем-ка, Петя, поговорим в сторонке…
Подполковник цепко ухватил его за рукав и потянул к своей машине. Пройдя отделяющие от нее метры и достав еще по одной папиросе, оба разом остановились, закуривая.
– Меня отзывают, – просто сказал Покрышев. – В распоряжение штаба армии, чтоб его… Самое время.
Капитан изумленно посмотрел на него, не нашел что сказать и еще раз сплюнул.
– Вызывают или все-таки отзывают? – наконец переспросил он. – Ты уверен?
– Да какое там… – Покрышев махнул почти с той же интонацией в жесте, что и сам комэск две минуты назад. – Оставляю тебе полк, пока не утвердят, потом видно будет.
– Нет, ну, может, на дивизию?
– Может, и так… – Подполковник наклонил голову, словно прислушиваясь к себе. – На нашей Матвеев уже год командир. Но куда меня дернут, одному Богу известно…
– Ты, я да ребята – мы сколько уж вместе… Куда же ты без нас?.. – В голосе капитана впервые появилась растерянность. – Может, можно что-нибудь сделать?..
– Брось, Петя, не мальчик. Если сказано, – Покрышев глубоко затянулся, прищурившись, – значит, сделано. Пошли.
Он завел автомобиль, рывком подрулил к группе ожидающих летчиков, которые один за другим попрыгали на заднее сиденье и раму запасного колеса, и погнал по короткой дороге к штабному домику.
За полтора года войны когда-то красивый сельский район провинциального польского воеводства превратился в развороченную всеми видами оружия «пересеченную местность», и здешние грунтовки были далеки от идеального состояния.
Подъехав к штабу, Покрышев резко затормозил, так что сидящих и висящих летчиков мотнуло вперед. Ни один человек, однако, не ругнулся. По лицу командира они понимали, что произошло что-то серьезное.
Часа через два слух об уходе командира распространился по эскадрильям. Командирский механик ругался на то и дело подбегавших за новостями бездельников, отвлекающих его от подготовки «яка» – «бортовой единицы» – к вылету, хотя уже стало известно, что Покрышев улетит только завтра.
Подполковник в это время сидел в штабе с офицерами, составлявшими костяк полка, и мрачно сдавал дела.