Всё это я и так и эдак крутила в голове во время своего заточения в хлеву и в конце концов порешила, что самым безопасным для меня вариантом будет взять на время пример с ненавистной мачехи и прикинуться тем, кем я не являюсь. Выждать. Убедить всех, что я не только не представляю никакой опасности, но даже интереса не стою. Выбрать момент, когда мачеха окончательно утратит бдительность, и вот тогда нанести точный удар.
Справедливость – вот чем и ради чего я отныне собиралась жить! Но дабы она свершилась, нужно было запастись терпением…
Выйдя из хлева наутро после похорон отца, я изменилась, и скоро это заметили не только мачеха с сёстрами, но и все остальные. Ни разу с того самого дня не умыла я лица, не расчесала волос, не сменила платья. Я стала отказываться от обычной еды, даже от тех блюд, что ранее любила, перестала пользоваться миской, вместо этого бросала в горячие угли мясо и коренья и ела их после прямо из очага, из-за чего руки мои и лицо вечно были перепачканы сажей и золой, так что скоро и черты стало не разобрать. Воду пила, как зверь, из ручья, отвергая любые кубки и меха, куда, как вы понимаете, не составило бы труда подмешать отравы. Людей я сторонилась, почти ни с кем не говорила, опасаясь невзначай себя выдать, да и они чем дальше, тем реже пытались до меня достучаться, решив, что я, бедняжка, должно быть, повредилась от горя умом. Постепенно даже самые преданные из отцовской дворни отстранились и оставили меня, хоть, я знала, и продолжали жалеть про себя. Не раз и не два ловила я их тихие перешёптывания и сочувственные вздохи, но так и не решилась никому довериться, раскрыть свои планы, призвать на помощь. Единственными моими товарищами были мыши, дикие голуби да дворовая скотина, им я пела, с ними тихонько беседовала обо всём на свете, словно они могли понять меня и ответить.
Надо сказать, не только от мачехи защищал меня новый мой облик, но и от удальцов, охочих до девичьей красы. Находились, правда, и такие, кого не отпугивали ни вонь, ни лохмотья, но для них у меня припасён был за поясом батюшкин охотничий нож, одного вида которого хватало обычно, чтобы остудить горячую голову да выветрить из неё хмель.
Конечно, я больше не прислуживала мачехе в качестве камеристки, в нынешнем виде она и близко не подпускала меня к своим покоям. Вместо этого мне поручали самую грязную работу: скрести полы и лестницы, чистить от копоти и жира котлы, разжигать очаг и выметать из него золу и всё в таком духе. Тогда и прилипло ко мне то самое издевательское, но меткое прозвище, которым наградили меня сводные сёстры. Да так крепко, что настоящее моё имя за ним почти позабылось…
Что? Да, верно твой товарищ шепнул. Враз меня признал, надо же! Да уж, не всякая сказка небыль. Удивляйтесь не удивляйтесь, а вот она я собственной персоной! Смотрите да запоминайте, будет что внукам рассказать. Только вы