– На чистоту́, брат Пётр! Мне открове́нно плева́ть, что в Ватика́не ду́мает генера́льный препозит и, каки́е реше́ния принима́ет конгрега́ция . У меня́ два деся́тка опусти́вшихся, потеря́вших наде́жду и ве́ру оборва́нцев, бы́вших не́когда солда́тами. Мне их не́чем взбодри́ть и обнадёжить. Мы обречены́. Мы умрём здесь. Како́го дья́вола нам для э́того ну́жен посла́нник Ри́мской ку́рии , я не понима́ю. Зна́ете, есть ста́рый вое́нный обы́чай: когда́ умира́ет гуса́р в разга́р отпева́ния в костёл на коне́ въезжа́ет его́ боево́й това́рищ и разбива́ет гуса́рское копьё пе́ред алтарём. В глубине́ души́ ка́ждый из нас своё копьё уже́ разби́л и, посре́дничество орде́на нам не ну́жно. Убира́йтесь по добру́-по здорову туда́, отку́да пришли́…
Голене́вский вдруг заду́мался и удивлённо воскли́кнул, хло́пнув себя́ ладо́нями по то́лстым ля́жкам, вти́снутым в изря́дно потёртые ко́жаные штаны́:
– Кста́ти, а как Вы вообще́ сюда́ пришли́? Отку́да узна́ли о нас?
Аркудий в отве́т хо́лодно усмехну́лся и пророни́л нарочи́то ме́нторским то́ном:
– Ну вот наконе́ц я и дожда́лся вопро́са, с кото́рого сле́довало начина́ть на́шу бесе́ду. Вое́нные лю́ди всегда́ оста́нутся для меня́ зага́дкой. Всё де́ло в том, любе́зный мой брат, что не все про́клятые ва́ми запоро́жцы уси́лиями ру́сских преврати́лись в по́льский би́гос . Как ми́нимум одному́ удало́сь вы́браться живы́м и добра́ться до земе́ль кня́зя Константи́на Вишневе́цкого. Черка́сский ста́роста посчита́л све́дения, принесённые казако́м ва́жными для Орде́на и, вот я здесь, что́бы попыта́ться спасти́ ва́ши бесце́нные для коро́ны жи́зни.
Ро́тмистр Голене́вский недове́рчиво покача́л голово́й.
– Наде́юсь брат, Вы не счита́ете меня́ столь наи́вным, что́бы пове́рить в исто́рию о лучеза́рном ры́царе креста́, спеша́щим за ты́сячи миль на по́мощь попа́вшим в беду́ единове́рцам, кото́рых ви́димо уже́ и до́ма не ждут?
Пётр Аркудий ве́жливо улыбну́лся кра́ешком губ и охо́тно согласи́лся