бы не сказала, что ее мучило похмелье. Нет, это было что-то другое. Какое-то зыбкое ощущение, что она находится в плохо отрисованной, с огромным, глобальным багом
35, компьютерной игре. Хотелось немедленно выбраться в реал, но из отвратительного, выдуманного кем-то мирка, не было выхода. Он сжимался до размеров надстольного абажура и снова расходился, чтобы дать ей возможность сделать вдох. Придуманная кем-то жизнь рассыпалась, крошилась, первобытной глиной падала под ноги и собиралась, слипалась заново, становясь надмирным существом, Големом, в темно-сером лице которого то и дело проступали Олины черты. Кэт вглядывалась в них, но не узнавала. Ей казалось, что она видит это знакомое с детства лицо будто впервые. Неуловимое, неузнаваемое и так и не узнанное. Кем стала она, бывшая одноклассница, выискивая великих женщин? Могучим соединением всех их черт? Ускользающая, чужая, неуловимая. Оля, кем была ты и кем ты стала? Что произошло с тобой там, в самом центре расцветающей, весенней, почти булгаковской Москвы? Летать бы тебе с Маргаритиной метлой над бессмертным дремучим городом, над вечным Третьим Римом
36, над которым вставала теперь, надвигалась злой черной тучей почти Ершалаимовская всепоглощающая тьма
37.
В половине первого она позвонила в домофон. Ответил Илья. По голосу можно было догадаться, что накануне он безбожно напился. Попросил купить ему пива и Кэт отправилась в ближайший магазин.
Выглядел Олин муж действительно крайне плачевно. Под глазами разлилась просто-таки бескрайняя синь, руки тряслись, перегаром провоняла вся квартира. Он схватил бутылку и жадно глотал пенное.
Кэт распахивала окна, спешно приводила комнаты в порядок.
– Илья, что вчера случилось?
– Не знаю.
– Ты вчера нажрался?
– Да.
– Рассказывай, что было после того, как она ушла от Таньки.
– Я не знаю.
– Ты видел ее?
– Нет. Я был пьян.
– О чем вы с ней разговаривали?
– Ругались. По телефону.
– Почему?
– Ты знала, что у нее кто-то был?
– Что за глупости? Никого у нее кроме тебя не было.
– Даже ты не знала.
– Не было никого, что ты несешь?
– Оля изменяла мне, я был пьян, я был в бешенстве. Я просил ее приехать.
– Куда?
– Ко мне.
– Домой?
– В бар.
– В какой?
– Не помню названия.
– Находится где?
– На Дмитровке.
– Хорошо. Зачем просил приехать?
– Убить ее хотел, прирезать.
– Чтооо?
– Я был в бешенстве, я был пьян.
– Ты до сих пор пьян. Не смей ляпнуть что-то подобное полиции.
– Я не мог, Кэт, ты же понимаешь. Но я не помню ничего.
– Тихо,
