Но Гретхен прервала его затянувшийся рассказ. Поморщившись (а ведь он и в правду становится сентиментальным), она сказала:
– Видишь ли, папа, не хочу тебя обидеть, но все люди так ли, иначе друг на друга похожи. Это моё твёрдое убеждение. Никаких особых различий в их культурах и в них самих с оглядкой на их национальность я не замечаю. Ну, разве что немцы – особое племя. И в том, что нас погнали в своё время из России под зад, виновато было и сумасшедшее руководство рейха, и ужасные морозы, свалившиеся совершенно непредвиденно.
Она так и казала: нас. Ох молодец, он обожал свою дочь!
– Поэтому больше всего я хотела бы побывать на нашей с тобой великой Родине. Как часто мне снятся вишнёвые сады на юге Германии, склоны Шварцвальда и пешие прогулки возле Боденского озера. Плавные воды Рейна и такие же плавные песни и хороводы нарядных людей на его берегах. Потерять столько народу во Второй мировой! Бросить вызов всему миру! И так быстро восстановиться после войны. Мы принадлежим поистине к великой нации. Я хочу увидеть свою землю и свой народ.
– Но будь осторожной дочка, не забывай, что мы бежали оттуда, и я изменил нашу фамилию и все документы. Не приведи Бог, если это вскроется.
– Не бойся, отец. Я буду осторожна.
На следующий день после вечеринки в кафе Мариетта бежала на работу, как на праздник. С утра она долго причесывалась перед зеркалом и отметила, что глаза её блестят, как когда-то давно, ещё до встречи с Энрике, а на гладком лице появился румянец. Это было новое лицо, оно сменило недовольную, разочарованную, а порой и злобную гримасу, которой она отпугивала от себя людей в последнее время.
Сев на рабочее место, она прилежней и быстрей, чем обычно принялась скручивать сигары, не обращая внимания на щебетанье подружек и их пытливые, порой бестактные вопросы.
День прошёл быстро. Вечером, выходя с фабрики, она увидела поджидавшего её Кресса, и сердце её наполнилось радостью.
Они долго гуляли по набережной. Ей не хотелось опять в кафе, где так много шуму.
Кресс рассказывал ей о родителях, о бабушках и дедушках, об их сёстрах, братьях, о своих племянниках, – он отлично знал всю родословную и дружил с самой отдалённой роднёй, многие из которой и сейчас жили в Западной Европе.
Сгущались сумерки. Город благоухал ароматами ночных цветов – мерцающими белым в темноте зелени – и крепкого кофе из окон домов. По улицам плыли звуки чувственной музыки, их мотивы переплетались, создавая не очень стройную, но красивую полифонию. Естественную, как сама жизнь. Или любовь.
– А ведь