Сержант в тупике. Он абсолютно не знает, что ответить. А я продолжаю его добивать:
– Ведь понимаете, почему возникает такой вопрос. Чуваши, как и русские определяют национальность ребенка по отцу, а вот евреи по матери. Так кто для нас Ленин чуваш или еврей?
Синьков в полном ауте. Ленин чуваш – это что-то анекдотическое, несолидное, но назвать Ленина евреем после того как полчаса назад говорили про их агрессию – это еще более недопустимо.
– Это вопрос сложный, я должен в справочниках посмотреть в библиотеке, а то ты мне здесь наговоришь, а мы тебе поверим.
Короче вопрос так и остался без ответа. Но Синьков с тех пор стал относиться ко мне с опаской.
И не зря. Через несколько занятий подвернулась новая возможность. Опять разбирали положение на Ближнем Востоке и арабо-еврейский конфликт. Я опять возник с вопросом.
– Товарищ сержант, а вот в России перед революцией еврейские погромы были?
– Ну, были, – настороженно говорит товарищ сержант. Ему совсем не хочется опять сесть в лужу.
– Существует версия, причем ее придерживаются серьезные исследователи, что организатором погромов была еврейская организация Бунд. Это правда?
Сержант опять в задумчивости, ни о каком Бунде он сроду не слышал, но сказать это курсантам нельзя ни в коем случае. Он начинает мямлить про провокации, про идеологию и идеологическую борьбу, но его уже никто не слушает.
Для меня это простое озорство. Максимум, что я могу получить – это еще один наряд, а у меня их уже и так несколько десятков. Для сержанта это пусть небольшое, но продвижение по службе, это авторитет, это дальнейшая служба, а значит и дальнейшая жизнь.
Как-то в порыве откровенности он попытался устроить разговор по душам.
– Я не могу тебя понять, – говорит он, – с одной стороны ты чуть ли не отличник, которому чуть-чуть надо помочь, поддержать и ты будешь отличным воином, а с другой – разгильдяй, на котором пробы ставить негде. А таких нужно только гнобить и продыхнуть не давать.
Я предложил офицерам развивать кругозор курсантов, читать им по минут пятнадцать стихи на занятиях. Стихов я знал множество. На крайний случай были две библиотеки в солдатском клубе и в офицерском, где, и в том и в том, меня уже хорошо знали.
Офицеры согласились. Синьков пытался возражать, но ему слова особо не давали и началось.
Первые занятия я читал Сергея Есенина:
«Вы помните, вы все, конечно, помните», «Потому что я с севера что ли», «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен, Сам не знаю откуда взялась эта боль», потом перешел на Евтушенко: «Она была первой, первой, первой кралей в архангельских кабаках»
Когда прозвучала стерва Синьков подпрыгнул, но ничего не сказал. Когда же на следующем занятии прозвучал Вознесенский:
«Аве,