– Всё! – победно выдохнул он и ухватился за живот обеими руками. – Где мой выигрыш?
Бутылки отправились в необъятные карманы брезентовых штанов, и толстенький монтёр пошёл на выход – очень странной походкой.
– Ну всё, теперь у вас не товарищ, а бомба замедленного действия, – предупредила девушка за прилавком. – Полтора часа максимум – и будет горе! Проходите, не создавайте очередь!
О, женщины – имя вам коварство! Ну ладно, Иван – дядько очень странный, это сразу ясно. Ладно – Петрович, хочет дурака отучить от излишней самонадеянности и одновременно позлорадствовать из чисто хулиганских побуждений. Но ты-то, милая барышня, зачем про второй стакан сказала? Зачем несчастного соблазняла второй бутылкой?
Я расплатился и вышел на улицу.
Монтёры точили лясы с местными на небольшой площади, где стояли сельпо, сельсовет, клуб, библиотека и закусочная. Щёлкали семечки, мужики доедали остатки перекуса.
Ветер успокоился, едва-едва гоняя по земле первые опавшие листья. Возвращались домой коровы с пастбища, мотая рогатыми головами и грустно мыча. Хозяйки встречали своих Зорек и Машек у калиток, заводили во дворы. Брехали неугомонные собаки.
– Поехали, хлопцы? Заночуем уже около места, чтобы с утра раненько разобраться, что там за замыкание было. Как рассветёт – так и приступим, и часам к десяти будем дома! – скомандовал Чуйко. – По коням!
До Верхних Жар от Вышемира – километров пятьдесят. Мы ехали их, наверное, часа три. Причина проста: Иван дристал. Он просил машину остановиться каждые пятнадцать минут и убегал в кусты весьма надолго. Успело всерьёз стемнеть, народ даже устал глумиться над незадачливым коллегой… Рубило в сон, и в итоге все, кроме Викторовича и водителя Васи, которые бдели в кабине, и Ивана, которому тоже не спалось, разлеглись в будке, заняв почти всё пространство. Я тоже прикорнул в углу, стараясь держаться подальше от непонятной трубочки, из которой периодически капала горячая вода, и от печки-буржуйки, которую натопили до раскалённого состояния.
Уснул я сном праведника, положив под голову оранжевую монтёрскую каску. А проснулся от странного звука:
Бом-м! Бом-м!
– Ива-а-ан! – застонал Петрович. – Какого хрена?
Иван не откликался. Он спал. С ведром на голове. На ведро из странной трубочки капала вода, но исстрадавшемуся и до синевы пьяному Ивану было фиолетово. Две бутылки в одно рыло, на кристально чистый после многочасовых страданий желудок и кишечник – это даже не Хиросима и Нагасаки. Это Содом и Гоморра.
В будке проснулись все. И все злобно смотрели на Ивана.
Бом-м! Бом! – падали капли на жестяное ведро.
– Зараз адбудзецца вынас цела! – сказал кто-то из хлопцев по-белорусски. – У меня уже сил нет. Я его убью!
– А ну-ка, тихо! – сказал дед. – Берите брезент. Этот ёлупень будет спать на крыше.
Ёлупня скрутили подобно мумии, чтобы не замёрз, оставив одну лишь дырку для лица, затащили на крышу