Плоды земли. Кнут Гамсун

был замечательный и радостный день в его жизни: ему не надо было зажигать очаг, чтоб видеть, он мог сидеть в доме и мастерить деревянные корыта при дневном свете. Все улучшалось и светлело, ох, господи! Он никогда не молился по молитвеннику, но мысли его часто обращались к богу, без этого нельзя было обойтись, он был сама искренность и трепет. Звездное небо, шелест в лесу, одиночество, глубокий снег, тайные силы на земле и над землей возбуждали в нем глубокие и набожные мысли много раз в сутки; он был греховен и богобоязнен, по воскресеньям умывался в честь праздника, но трудился, как в другие дни.

      Пришла весна, он обработал свой маленький участок и посадил картошку.

      Скота прибавилось, обе козы принесли по паре козлят, с взрослыми и молодняком стало в пустоши семь коз. Он расширил хлев с запасом на будущее и вставил в нем также два окна. Светлело, и удавалось во всех смыслах.

      И наконец однажды явилась помощница. Она долго бродила взад-вперед по косогору, не отваживаясь подойти; уж завечерело, когда она насмелилась, но под конец все-таки пришла – крупная кареглазая девушка, очень плотная и грубая, со здоровенными увесистыми руками, в лопарских комагах, хотя сама была и не лопарка, и с мешком из телячьей кожи за спиной. На вид она казалась уж в летах, этак, не в обиду будь сказано, под тридцать. Бояться ей было нечего, но она поклонилась и торопливо промолвила:

      – Мне надо за перевал, оттого я и пошла этой дорогой.

      – А-а, – сказал мужчина. Он понял не все, она говорила неясно и вдобавок отворачивала лицо.

      – Да, – сказала она. – А путь страсть какой дальний!

      – Да, – ответил он. – Ты через перевал?

      – Да.

      – Зачем тебе туда?

      – У меня там родня.

      – Вот как, – у тебя там родня. Как тебя зовут?

      – Ингер. А тебя?

      – Исаак.

      – Ну-у! Исаак. Это ты здесь живешь?

      – Да, живу вот здесь, как сама видишь.

      – Пожалуй, тут неплохо, – промолвила она одобрительно.

      Он был малый не промах и тут же сообразил, что пришла она по чьему-нибудь сказу, да, пожалуй, и просто вышла из дому третьего дня и прямехонько сюда.

      Может, она слышала, что ему нужна работница.

      – Зайди, дай передохнуть ногам, – сказал он.

      Они вошли в землянку, поели ее припасов и попили его козьего молока; потом она сварила кофею, который принесла с собой в пузырьке. Они угостились кофеем перед сном. Он лег, а ночью в нем вспыхнуло желание, и он взял ее.

      Утром она не ушла, не ушла и во весь день, а суетилась, доила коз, вычистила мелким песком кастрюли и навела чистоту. Она так и не ушла. Ее звали Ингер. Его звали Иссак.

      И вот для одинокого мужчины наступила новая жизнь.

      Правда, жена его говорила неясно и упорно отворачивалась от людей, стесняясь своей заячьей губы, но на это нечего жаловаться. Не будь этого обезображенного рта, она, наверно, никогда не пришла бы к нему, заячья губа была его счастьем. А сам-то он разве уж совсем без всякого порока?

      Бородатый