…Стояла холодная весна 1994 года. Тогда мы еще не знали, что 90-е – «лихие». Несколько лет назад на наших глазах и при нашем горячем одобрении рухнула «тюрьма народов» СССР. Казалось, что вот-вот, сейчас-сейчас наш седовласый президент приведет страну к процветанию. Надо только маненько потерпеть.
… Зарплату на предприятии задерживали девятый месяц. В тот день с утра по заводу ходили упорные слухи, что вот сегодня привезут и выдадут деньги. Может даже за несколько месяцев сразу. Начальник цеха и главбух, затурканные множеством проблем, накрывавших производство, на все вопросы только досадливо отмахивались: «Ничего не знаем, отстаньте». Но вера в чудо, как вера в доброго царя, сильна в русском человеке.
Был обед, и мы с напарником, похлебав супа из стеклянных банок, развалившись на верстаках, курили и мечтали о масштабных перспективах, открывавшихся нам, если выдадут зарплату.
Мне, тогда двадцатидвухлетнему балбесу, уже чудился восхитительный запах пластмассы от новенького видеоплейера Фунай. Траты напарника – человека взрослого, давно и безнадежно женатого – были более прозаичны: шмотки детям, ремонт в квартире и прочая бытовуха.
Но… свобода от совка и тоталитаризма стоит дорого. Цеховые часы показали 15:00, потом 17:00, а обещанных неизвестно кем денег так и не привезли. «Вас ки-ну-ли», – сказал бы Михалков-Михалыч из Жмурок.
Отчаяние мое усугублялась тем, что я выходил в отпуск и, судя по всему, провести его я должен был с наличием отсутствия денежных знаков.
Вечером в мою дверь раздался звонок. На пороге стоял друг и сосед Юрка Лисин. Ввалившись, он тут же потребовал чаю и бутерброд, попутно рассказывая, как он на днях уволился с очередной работы. Стакан мерзкой химозы под названием «пиквик» и кусок хлеба с соленым маргарином, гордо именуемым в рекламе Маслом Рама, заставил его ненадолго замолчать.
Перекусив, Лисин продолжил костерить всех и вся, обильно приправляя свою речь матом:
– Да пошли они на х.й! Три месяца без копья! Нахера мне такая еб.чаая работа?! Триста тыщ я себе и так сделаю.
Пусть не смущает читателя, особо если он молодой, эта залихватская цифра. Просто тогда это была самая что ни на есть простенькая зарплата. Если учесть, что за тот же десяток яиц, булку хлеба и еще кое-что по мелочи отдавали больше десяти тысяч, а, например, телевизор стоил уже пару миллионов.
К тому же деньги тогда дешевели очень быстро, и у нас было в порядке вещей, получив зарплату, тут же перекидывать часть её в доллары или марки. Хвала 90-м, тогда мы все были миллионерами!
Юрка меж тем продолжал, дожёвывая хлеб:
– Жека, есть одно дело. Провернем – девки, пиво и рок-н-ролл нам обеспечены на пару лет, точно. Ты же в отпуске все равно сейчас без денег?
Я утвердительно помычал.
– В общем, тема такая. В ста километрах от города есть заброшенная железнодорожная ветка. Там алюминия и меди – клондайк. Разберём, привезём в город, сдадим – заживем.
В те года воровство стало практически национальным видом спорта. Если в советское время крали в основном с предприятий, на которых работали (тащи с завода каждый гвоздь, ты тут хозяин, а не гость), то сейчас волокли абсолютно все, что плохо лежало: лампочки и коврики из подъездов, картошку и соленья из овощных ям, велосипеды и варенье с балконов. В криминальной хронике тех лет едва ли не самым популярным было словосочетание «украдены продукты питания».
Отдельной темой в этой вакханалии воровства была кража цветных металлов, в основном меди и алюминия, реже бронзы и нержавейки. Похищали алюминиевую посуду в дачных домиках и столовых, беспощадно резали телефонные провода, вскрывали трансформаторные будки, оставляя без света целые кварталы… Сколько людей село за это, сколько погибло, перерубая силовые кабеля под напряжением… Кто посчитает… И не спешите осуждать тех людей из нынешнего сытого времени. Страна была накрыта одним большим медным тазом, от которого каждый норовил отпилить или оторвать свой кусок. Кто-то – для пропитания, а кто-то чтобы заработать на этом миллиарды долларов.
Юрка меж тем напирал:
– Дело верное. Там никто не ездит. И дорог нет. А будем сопли жевать – все это достается…
Кому все это достанется, договорить Юрка не успел, ибо подавился хлебом и зашелся в удушливом кашле.
Выбор у меня был невелик. Либо болтаться месяц без денег, либо рискнуть, тем более, по словам Юрки особого риска и не было.
– А кто еще едет? – поинтересовался я.
– Машка и Федя Калиновский, – утирая слезы прохрипел Юрка.
Машка была гражданской женой, а проще – сожительницей Юрки, а Федя – его двоюродным братом.
Знакомство и любовь Юрки с Машей были довольно необычны. Машка, зарезавшая, хотя и не до смерти, в порядке самообороны предыдущего мужа, отсидела три года. В следственном изоляторе она и познакомилась с Юркой, работавшим в то время надзирателем, или как они выражались, «дубаком». Юрка терпеливо ждал ее все три года