– Да, домовина хоть куда, – поддакнул Федя и, дождавшись, когда Стёпка отдышится и откашляется, предложил ему осмотреть вырубку, дорогу и протоптанные разбойниками тропы.
На вырубке лежал Гришка. Спина его была изрезана полосами от ударов сабли.
– Видать, долго не могла его достать сабля острая, но толи запнулся Гришка, толи иная напасть, но настиг его-таки смертельный удар злодея, – с болью в голосе проговорил Степан.
Ещё шесть мужиков в лужах собственной крови лежали на дороге, а троих застреленных ребята нашли в тайге.
Мальчикам было жутко, они боялись покойников. И хотя меньший, другой страх охватывал их душу, нежели пережитый от нападения разбойников, всё-таки внутри у каждого было нечто обволакивающее и липкое, отчего им казалось, что вот сейчас из-за ствола рядом растущего кедра выскочит чудище и набросится на них, или хуже того, все мертвяки враз встанут, окружат, нападут и станут высасывать кровь.
Леденящий, сжимающий сердце страх заставлял бежать, но бросить покойников просто так, на растерзание зверям было не по православному, не по-русски, да и просто не по-людски. И потому, превозмогая страх перед возможным возвращением разбойников, ужас перед мертвецами, сдерживая тошноту при виде сгустков крови, стараясь не глядеть на раны и в лица покойников, мальчики стащили трупы в придорожную рытвину и забросали ветками, сучьями и землёй.
– Хоть птицы не склюют, а там даст бог, поедет какой-нибудь новый обоз и перезахоронят несчастных, – выполнив долг перед погибшими, сказал Федя и перекрестился.
– Ежели увидят, а нет, так и будут лежать тут по скончания века, – покачав головой, ответил Степан и, троекратно перекрестившись, со вздохом произнёс, – Ну, а теперь что? Возвращаться назад?
Будь Стёпка один, он так бы и поступил, но Федька думал иначе.
– Ну, и как это я без мерина вернусь? Поехал за шерстью, а вернусь стриженный? Нет, доберусь до Барнаула, батьку повидаю, а там видно будет.
Стёпка хоть и страшился предстоящей дороги без взрослых мужчин, хоть и ныл в душе: «Охота тащиться невесть куда пешком!» – но не признавался в трусости. Да и то сказать, половина пути уже пройдена, что до дому, что вперёд нет разницы, а беда… она не тётка родная, хоть откуда может прийти.
И они пошли. Идти по дороге было страшно, пошли напрямик к Уксунаю по густой траве, сквозь кусты, преодолевая завалы и таёжные реки.
Трава ещё не достигла своего настоящего роста, – скрывала лишь колени, и путь по тайге ещё не стал той потовыжималкой, какой он станет через неделю, когда трава вытянется в рост взрослого человека, мальчики сильно устали. Да и страшный текущий день внёс в душу тревогу, высосал из неё покой, а в тело внёс усталость старика.
И немудрено, что спустившись к Уксунаю, мальчики решили заночевать, хотя солнце стояло ещё высоко. Фёдор нашёл большое дупло, нащипал