***
Холодильник выгружен, пенопласт выброшен. Подобно двум воинам-исполинам мы стоим перед пустой картонной коробкой.
– Ну что, начинаем строить?
Я качаю головой.
– Начинаем чертить. Черными чернилами чертеж и все такое…
– Почему чернилами?
– Потому что без чертежа ни одно важное дело в жизни не делается.
– Да-а?
– Парварда… Держи, – я протягиваю сыну листок. – Здесь чертишь ты, здесь – я. Потом сравним, проанализируем и вперед.
Времени на черчение у нас уходит немного – минуты две или три, но и за этот крошечный интервал Олежа успевает устать.
– Пап, ну скоро ты там? Я уже закрасить успел.
– Сейчас, еще секунду…
Наконец, чертежи готовы. У меня это одноэтажный, смахивающий на кирпич барак – с флагом и электрической проводкой, у Олежи – многоярусный дворец с фонтаном и башнями, с садом из персиковых деревьев, с двумя пушками и крокодилом Геной у крыльца. Мой чертеж не подписан, а у Олежи под дворцом замысловатая строчка из пузатых букв: «КАНСРУКЦЯ».
Мы говорим «цэ», Олежа – «ци», и буковка «а» вместо «о» тоже вполне объяснима, так что правописанием сына я в целом доволен. А вот он, глядя на мою схему, проявляет недоумение.
– Что-то не похоже на мое.
– Это нормально. Плюрализм мнений, тендер. Зато теперь мы точно знаем, чего хотим.
– А чего мы хотим?
– Строить конструкцию.
– Я так и написал! Вот тут.
– Я видел.
– Теперь можно строить?
– Ага.
– Точно по чертежам?
– Конечно!
Чертежи мы крепим скотчем на стене и, засучив рукава, принимаемся за коробку. Картон хрустит и сминается, я кромсаю его перочинным ножом, как заправский хирург пациента. Вырезаю пол и выкраиваю стену. Нитками пришиваю боковины. Олежа фиксирует мою работу полосками приклеиваемой бумаги. Выходит что-то грузное и больное – покрытое швами и белыми, напоминающими пластырь наклейками. Но прочность сооружение мало-помалу приобретает. С появлением одной стенки конструкция еще неустойчиво покачивается, но вторая стена и внутренняя угловая полка придает дому недостающую стойкость. Олежа тут же забирается на крышу и танцует некое подобие ламбады. Я с ужасом смотрю на прогибающийся картон, но конструкция выдерживает.
– У меня свой дом! Свой крутой до-до-домище! – поет Олежа. У него интонации завзятого рэппера, но тут уж я бессилен. Регресс, как и прогресс, неотвратим, а что есть первое и что второе, не объяснит ни один философ. Как хрестоматийную курицу с яйцом.
– Еще сделаем люк и встроим перископ, – предлагаю я. – Но сначала с освещением надо закончить.
– Круто! – поет-вопит Олежа и руками то ли боксирует, то ли вторит своим воплям. Между тем, снова зуммерит домофон.
– Еще один холодильник? – удивляется Олежа.
– Мама, – объясняю я. – Сейчас увидит и хлопнется в обморок.
– Подушку! – вопит Олежа. – Быстрее!..
***
– Та-а-ак…
Словцо –