Да! У меня был свой мир – глубокий, неведомый, интересный. Почему-то вспомнился мой научный руководитель по кандидатской диссертации профессор В.Г.Харченко. Уже признанный ученый, но мягкий, бесконфликтный человек, самый, что ни есть глубокий конформист, которому все равно, что происходит вокруг, что о нем говорят. Помниться, институтское сообщество недоумевали в отношения абсолютного его равнодушия к званиям, поощрениям, наградам. А ведь наши отечественные профессора были глубоко убеждены в том, что любой трудовой и научный успех обязательно должен быть отмечен «красными флажками» государственного внимания и почета. За моей спиной говорили, что и я по стать своему научному патрону. Я понял и другую истину. Любой коллектив ученых всегда разнороден и найти единомышленников в некоторых вопросах исследований практически бывает невозможным, и тогда ученому остается уповать исключительно на свои силы и возможности. Так, видимо, формируется психология ученого-одиночки. Я видел таких ученых в «большой науке», когда я работал в Национальной академии наук Кыргызской Республики в период 2008—2021 годов. Меня всегда интересовал вопрос: что толкает таких ученых отрешится от всего мира, стать ученым-отшельником? Я понял, что для ученых-одиночек кроме науки ничего не существует. По сути, такой ученый живет одной наукой. Я видел не одного ученого-одиночки, который, когда о чем-то рассказывает мягким, но отчетливым голосом, немигающими глазами смотрит на тебя, но ты знаешь и понимаешь, что он не видит тебя, что он смотрит сквозь тебя, что в мыслях своих он не здесь, не тут, а где-то далеко-далеко.
Много лет тому назад при просмотре фильма «Франкенштейн», я запомнил закадровые вступительные слово о том, что «страсть к познанию является причиной горя и несчастий». Жизнь и практика показывает, действительно, страсть и познание – это взрывоопасная смесь. Шли годы. В 1995—2005 года моя научная школа еще что-то делали, экспериментировали, проводили семинары. Но ощущение было такое, что что-то главное уже пропало. Осмысливая те года, я сейчас думаю, было замечательно то, что даже на таком маленьком месте и на таком, сугубо прикладном научно-лечебно-учебном учреждении, каковым был Национальный хирургический центр, пересеклись разные интеллектуальные линии – хирургия, физиология, методология, социология, философия. Возможно, многим наблюдателям со стороны было забавно смотреть на то, как в этом центре, параллельно хирургическим работам разрабатывается фактически инициативная в своей основе отечественная социология и философия медицины.
В 1999—2000 годах я напросился и прошел стажировку по философии в Институте