– Окрылённый, плескал и, смеялся, хохотал, стучал по своей голове и хвалил, ай да молодец, ай да Пушкин. Он жив!!!И, Пушкин и этот. Он живучий. И, снова, снова своей лодочкой ладошками, этими длинными пальцами спасаю такого красавчика. Спина покрылась потом, казалось, что я растаял, как сосулька. Глаза, щемило – солёный пот, жарища одолевала.
Сел. Вытер пот со лба, он ручейками струился по моей светлой, пока ещё, голове, и тут только сообразил, что это не собачка и не кошка, которую взял и повёл или отнёс, к морю синему. Дельфин, а точнее, теперь мы с ним, отрезаны от спасительного острова, который называется большая вода. Был песок, коса с травкой. Потом лужица и ещё песок, а потом только море. Вода. Большая вода. Спасительная вода и они, они эти живительные прохладные волны.
Он, красавец, лежал, дышал, но дышал как-то неровно, иногда казалось, что слишком большие паузы, тогда я снова поливал его водой… Что делать?
– Что?! За хвост тащить? Нет, не удержать и песок сработает как шкуродёрка… Кувыркать? Нет, он скользкий и нежный.
– Не знаю, морской царь хотел помочь мне спасти, или Всевышний вставил мне что-то, отчего я делал, в полном автомате не зная, а что же будет потом. Свою руку, с длинными пальцами, пропустил ему под спину, ровно посредине туловища, вторую руку, навстречу, благо рост и уродство моё Гулливерово позволило. Замок, руки, которые крутили дули конкурсные, сработали, и получился замок. Расставил ноги, как на лестнице садовой и попытался приподнять. Странно, почувствовал, он весь напрягся, как пружина, хвостом и головой, шагнул навстречу к спасительной воде, я даже сразу не сообразил, что он сделал один шаг, на целых полшага, ах жаль не моих, но это был смелый, – Шаг к Морю. Спасительному морю! Второй шаг мы с ним сотворили не раздумывая. И, тааак, потихонечку, шли почти семимильными, хотя ползли почти карликовыми шажочками, сантиметрами.
Первая лужица морской стоячей воды опять спасла его дышавшее, пока ещё, тело от кислородного истощения, такой близкой катастрофе. Господи! Дай сил. Глаза снова заливал солёный щемящий пот, но мы уже шагали последнюю стометровку. Благо, это была не стометровка, меньше, но она была как спортсмену последние шаги на марафоне.
И я вспомнил, как в школе нам читали о греческом герое, который нёс своему правителю зверюшку в пазухе, а он, этот зверёныш – гадёныш, грыз ему, этому гонцу живот. Принёс зверюгу этого, и упал мёртвый. Весь живот прогрыз и…скончался. Но приказ выполнил. А у нас. Что у нас? Тяга к жизни одного. А мне? Что. Кто давал сил совершить этот марафон по пересечённой местности в такую жару? А спина мояааа… Думал останусь навсегда горбуном, как тот знаменитый живописец,