– Сразу пойдём? – спросил он Соколова, едва сдерживаясь.
– Сядем, – флегматично предложил главный оперативник «Стопкрима», похожий на мальчишку угловатостью фигуры, худобой и взъерошенностью; никто никогда не догадался бы по виду определить в этом человеке мастера рукопашного боя и тонкого аналитика острых ситуаций.
Заняли двухместную кабинку у стены зала, превращённой архитекторами здания и художниками в ряд бойниц с установленными в них муляжами пулемётов «максим». Заказали чай с бутербродами «по-хрущёвски». Посидели десять минут для приличия, вслушиваясь в хохот, мат и вопли резвившихся, вполне взрослых двадцатилетних парней и почти тридцатилетних девиц. Алевтина Шебанкова вела себя ничуть не сдержаннее остальных, залезала на колени к парням, целовалась, пила виски и хохотала так же громко, как и остальные, не чувствуя за собой никакой вины. Это была молодая стерва, воспитанная такой же стервой матерью, и пронять её можно было только неким пугающим действием сродни взрыву гранаты в ухе, и Матвей мимолётно подумал, что на таких людей не действуют не только обычные методы воспитания и положительные примеры, но даже угрозы таких же отморозков, потому что они мысли не допускают о возможности ответного наказания.
– Что предлагаешь? – спросил Соколов.
– Их много… – пробормотал Матвей.
– Страшно? – усмехнулся Вениамин Кириллович.
Матвей смутился:
– Не хотелось бы поднимать бучу.
– Есть предложения?
– Давайте пошлём ей метку с объяснением в конверте, официант передаст, она прочитает…
Соколов кивнул:
– Разумно. Метку можно передать и в конверте, а вот письмо – улика, да и читать она не будет. Соображай.
Матвей пригляделся к сопровождению Шебанковой.
Парни