Одиннадцатилетний Арсений, молча слушавший разговор, скептически подытожил:
– Похвалила, а поставила небось все равно «посредственно».
Старые липы в больничном парке оглушительно пахли распускающейся листвой. Соцветия сирени, набирая силу, тоже обещали скоро наполнить воздух сводящим с ума благоуханием поздней весны, ароматом любви, чистоты, юности или воспоминаний о ней. С веточкой липы в руке Морозов ждал возле главного входа в диспансер, у высокого крыльца с каменными перилами и фигурными балясинами. Дневной свет густел и становился точно подкрашенным, как подкопченное стекло, через которое можно смотреть на солнце. В парке никто уже не гулял, все ходячие пациенты-чахоточники разошлись по палатам, ждут ужин. Из кухни в левом крыле здания доносился, как обычно, запах пригоревшей каши.
Женя в халате санитарки спустилась с крыльца и, опершись на перила в самом низу лестницы, улыбнулась ухажеру.
– Здравствуй! – Николай протянул ей веточку, расплывшись в ответной улыбке. – У тебя ночное дежурство? Давай немного пройдемся, если ты не спешишь.
Они пошли по дорожке вглубь парка, держась чуть отстраненно. Все прежние попытки Морозова понемногу сокращать расстояние между ними оканчивались тем, что Женя восстанавливала дистанцию. Уважая в ней силу характера, сопряженную с девичьей осторожностью, он перестал форсировать развитие их отношений.
– Я хочу пригласить тебя в кино. – Морозов любовался профилем девушки. Ее густые темные волосы были забраны под платок, повязанный сзади узлом. – Скажем, послезавтра?
– Смотреть сказки про колхозников или про летчиков? – рассмеялась Женя.
– Можно комедию. «Девушка спешит на свидание» – не видела? Или по Пушкину, про Дубровского.
– Не люблю кино, – призналась она.
– Ну, тогда я приду к тебе домой в гости, – в шутку пригрозил кавалер. – Ты столько рассказывала про своего отца, а я до сих пор с ним не знаком. Может, я напишу про него статью. «Академик из Москвы ведет работу в муромском краеведческом музее». Звучит?
– Папа никогда не был академиком. Его арестовывали по «делу академиков» вместе с другими историками. А когда освободили из лагеря, предложили академическую работу. Но он отказался, и мы уехали в Муром.
Морозов обернулся на звук быстрых шагов позади. Их нагонял крепкого сложения подросток лет четырнадцати, по виду – из самой отпетой шпаны. Недоумевая, что тот делает в больничном парке, Николай перегородил дорогу, закрыв собой девушку. От городской шпаны, даже малолетней, перенимавшей навыки у настоящих бандитов, ожидать можно было всякого.
– Я к ней, – кивнул мальчишка, остановившись. – По делу. Отвали в сторону, фраер.
– Ты его знаешь? – спросил Морозов у Жени. Шпанец казался ему смутно знакомым. – Мелкий и наглый.
– Сашка, говори, не бойся, – сказала девушка. – Коля свой.
– Да кто тут боится-то. –