– Я ветеран Великой Отечественной. – Мужичок с орденскими колодками попытался пробиться к окошку без очереди.
– Все мы тут ветераны чего-нибудь. Чего уж там счас… – ответила очередь и сомкнулась плотнее перед лицом угрозы.
– Папаша, май уже прошел, – с дрожащей злой жилкой в голосе добавила женщина, стоявшая за Игоревой спиной. Женщина раздражала Балашова, она то и дело подталкивала его, будто тычки способствовали движению очереди.
– Идите сюда, отец, – громко сказал он ветерану.
– Эй, эй, – взвизгнула женщина, – мужчина, вы что тут пропускаете? Вы не один стоите.
Она снова надвинулась на Балашова объемистой грудью.
– Вы не давите, и без того дышать нечем, – огрызнулся Игорь, – а мужчина занимал.
– Занимал, занимал, – ворчала та, пока ветеран, боязливо зыркая по сторонам, бочком встраивался перед Игорем. – Спасу нет от этих бомжей.
– Точно, – откликнулась другая, с самого конца очереди, – куда ни плюнешь, стоят эти герои. А чего они побеждали-то? Вон немцы живут как люди, а на нас смотреть страшно.
– Ага, – воспользовалась поддержкой грудастая дама с выраженным ринитом, – а теперь еще наплодились из Чечней да Абхазий. Афганистана им мало оказалось. Кто новый русский, тот здесь заправляет, а у кого кишка тонка – того в Чечню, безобразить. Потом пропускай их в очереди. Не мужики – заморыши. Хоть детей от них не рожай. Страна без будущего!
«Много ты понимаешь», – обиделся Балашов, но промолчал. Странно получалось, колесо описало круг и вернулось к тому, что солдат-герой в этой аптекарской стране и впрямь либо победитель, халиф на один великий час, либо бомж… Терциум нон датум. Впрочем, а писатель? Тоже либо бомж, либо раб таланта, лишившийся свободы быть человеком. Третьего не дано. Наверное, потому и не хотелось идти в Домжур, но спасение виделось уже не в бегстве в свою ракушку, а у Миронова, в чьем кармашке-квартирке парадоксальным образом возрождалась надежда на все-таки возможное третье. На то, что все-таки собственная судьба в ее нутряном подобии общему модулю хлюпающей России может оказаться связанной с судьбой очень большого мира? Пусть и через войну, пусть и через войну? Пусть, потому как если это так, то равнение в этом равноудаленном и от земли, и от космоса общаке может быть и не на низшего. А это, в свою очередь, означало бы, что все-таки она и они на что-то еще нужны. В самом что ни на есть геополитическом смысле. Значит, есть и свобода выбора. Раз есть возможность пути. Да, «чеченец-афганец» поселил в Балашове такую надежду, и ради нее, ради того, чтобы разобраться, есть ли еще связь с миров у этой страны, стоило взяться за книгу!
В