– Да я… здесь поесть немного… – начал, было, дрожащим голосом Николай.
– Потом! Потом вместе отнесем. А пока делом займемся. Надобно тщательно дом с сараем осмотреть. Будем искать лекарства. Не дай бог немцы придут…
– Какие лекарства? Полицаи все уже осмотрели и ничего не нашли.
– То – полицаи, а то – фрицы! – упорствовал Павел Игнатьевич. – Если найдут медикаменты, твоей мамке точно не поздоровится. Тогда Акулине не избежать… кхм… В общем, ищи!
– Сами ищите, я скоро! – крикнул младший Цвирко и пустился бегом по улице…
Приближаясь к центральной площади, он увидел, как несколько полицаев разбирали часть забора, складывая потемневшие доски в штабеля. У запертого амбара, в котором держали арестованных, лениво прохаживался взад-вперед невысокий парень, немногим старше его. Набравшись решимости, Коля подошел к караульному.
– Мамка у меня тут… э… Мне бы увидеться с ней! – начал он сбивчиво.
Полицай нахмурился:
– С арестованными не велено разговаривать! Иди отсель!
– Передать-то можно? – попросил Николай, вытягивая далеко вперед руку с котомкой. – Я ей тут поесть принес.
– Поесть? Это можно, – неожиданно быстро согласился караульный, принимая вещмешок. – Разве ж я не понимаю!
Обрадовавшись изменчивости его настроения, Коля повторил попытку:
– Мне бы увидеть мать, поговорить…
– Я же сказал: не велено! – снова сдвинул брови караульный.
– Слушай, ты можешь передать офицеру, что она ни в чем не виновата? Нет у нас дома никаких лекарств. Ей-богу! Я везде смотрел. Кто-то наговорил на нее.
Неопределенно мотнув головой, паренек заглянул в котомку.
– Здесь ничего запрещенного нет? А то, может, оружие надумал передать? – ухмыльнулся он.
– Да какое оружие? – отмахнулся Николай. – Бульбы немного да сала! Хочешь, я и тебе принесу? – Пытаясь спасти мать, он хватался за этого паренька, как за соломинку. – Ты скажи, мне не жалко! Только передай офицеру, пожалуйста?
Полицай отвел взгляд в сторону:
– Ладно. Ты, это, ты иди! Тут посторонним околачиваться нельзя. Если увидят – обоих накажут.
Горячо поблагодарив его, Коля вернулся за забор. Приникнув к узкой щелке между досками, он остался ждать, когда часовой отправится в расположенный напротив штаб, чтобы замолвить словечко о его матери.
Однако полицай и не собирался этого делать. Подозвав одного из тех, кто разбирал забор, он предложил разделить с ним содержимое передачи, сквозь смех отпуская скабрезные шутки в адрес «доверчивого дурачка».
Горькая обида клещами сдавливала горло Николаю, когда он, поднимая сандалиями пыль, бежал обратно к отчему дому. В голове вновь рисовались картины мести. Одна страшнее другой. Только теперь в них присутствовали полицаи, которых он сейчас ненавидел даже больше, чем гитлеровцев…
Павел Игнатьевич по-прежнему