– Я как в сказке… – пробубнила себе под нос, по привычке засовывая руки в карманы куртки, сразу же нащупав в одном из них кубический предмет.
Можно было подумать на пачку сигарет или зажигалку, но Федя бросил курить ещё лет в двадцать, с тех пор к дурной привычке не возвращался.
Не стоило вытаскивать то, что принадлежит другому человеку, но Мила сделала это попросту машинально, вскоре уставившись на очень явную коробочку.
– Кольцо? – спросила в никуда, но через секунду уже видела довольное выражение лица напротив.
Федя широко улыбался, забирая коробочку из тонких пальцев и присаживаясь на одно колено.
– Милена Жарикова… – заговорил так официально, что в итоге оба не сдержали улыбок. – Согласна ли ты стать моей женой? По-настоящему и бесповоротно.
Момент, который Мила не ждала… неожиданно растрогал до слёз. Возможно, не ждала она с кем-то другим, но не с ним.
– Да, – практически не произнесла этого, будто бы просто выдохнув, но Федя понял.
Улыбнулся ещё шире и в волнении надел кольцо на безымянный палец правой руки. Успел и чмокнуть обратную сторону ладони девушки перед тем, как подняться.
– Оно прекрасно, Федь… – всё ещё выдыхала больше, нежели говорила, пока смотрела на кольцо.
Простое прямое кольцо из сверкающей платины, достаточное широкое, чтобы поместилась целая дорожка из чёрных бриллиантов! В этом была вся Мила. Не любила стандартного, но и отказывалась от излишней роскоши, не для неё это.
Федя нашёл выход, выбрав идеальное кольцо.
– Ты так знаешь меня, – на глазах появились слёзы, которые хотелось скрыть, поэтому Мила быстро приблизилась к мужчине, целуя того.
Так самозабвенно, будто пыталась раствориться в нём. Перестать существовать… хотя бы в своём одиночестве.
***
– Мама, почему мы должны терпеть это… – заливалась слезами маленькая Мила, улегшись головой на колени матери.
Та выглядела плохо. Будучи довольно молодой, родившей старшую дочь в восемнадцать лет, она производила впечатление женщины средних лет, а то и того больше.
Потрёпанное старенькое платье – именно такое, какое и представляется при упоминании глухой деревни. Несменяемый обляпанный фартук. Ранняя седина и проявившиеся уже в тридцать лет морщины.
Тридцать три года! Да многие начинают жить в этом возрасте!
Вероника Степановна, кажется, похоронила себя ещё до тридцати лет. А, возможно, в те же восемнадцать, когда вышла замуж по залёту за тирана старше себя почти на десяток лет.
– Папа любит вас по-своему, и очень переживает, – произносила, как мантру, ничего не значащие слова.
– Он Мише руку сломал! – пятнадцатилетняя Мила хотела кричать, но захлёбывалась в слезах. – Ему всего десять.
Больше просто не могла.
– Будет лучше вести себя.
– Мама! –