дрейфуют, солнцем разогреты.
начало месяца, среда,
февраль шагает по планете,
и подзамёрзшая вода
из кружки думает о лете.
под исступлённый лай собак
во тьме шарахаются тени,
и ты вошла, тихонько так,
и мне присела на колени.
В заточении
Засеребрилась лунная дорожка,
на ней десятки пляшущих теней,
гляжу на них, мне грустно и тревожно
в большом и мрачном царстве из камней.
Здесь стены пахнут серой, дымом, ядом.
Я запираю за́мок на замо́к,
он смотрит в спину разъярённым взглядом,
как я бегу куда-то со всех ног.
Хватаю жадно воздух, задыхаюсь
и вязнут ноги в лунном серебре…
Я неизменно снова просыпаюсь
в холодном, мрачном замке на горе.
Точка невозврата
Станешь пригоршней праха,
если в себя не поверив,
в небо не взмоешь птахой,
разве что, только без перьев.
Взмоешь, не зная печали,
и полетишь куда-то…
Здесь тебя потеряли,
точка твоя невозврата.
Стены внизу, заборы,
и на дверях шпингалеты.
Там же – такие просторы!
Там же – так много света!
Станешь пригоршней праха,
если в себя не поверив,
в небо не взмоешь птахой,
разве что, только без перьев.
Новый Робинзон
гонит ветер волну
и грохочет волна,
брызгами жжёт, разбивая
прибрежные скалы,
судно тянет ко дну
и пучина темна,
хочется выжить, но шансов
поистине мало.
мне повезло – уцелел,
на холодных камнях
воздух, пропитанный солью,
глотаю сквозь слёзы,
через минуту жалел
и бранился, кляня
берег таинственный, мрачный,
и полный угрозы.
остров мал, нелюдим,
я, как тот Робинзон,
здесь обживаюсь, считая
не дни, а минуты,
боль и страх – позади,
есть надежда, резон —
там, в переполненном мире,
я нужен кому-то.
Противостояние
настежь распахнул окошко
разгулявшийся сквозняк,
со стола сметая крошки
и тетради, и табак.
мысли сжались, сбились в кучу,
ветер заревел в трубе
и, помчавшись в лес дремучий,
там сломал сосне хребет.