И тогда голод отпустил мою ладонь.
Запах кофе. Он хотел перебить медь во рту, но не мог, и обессилено катился в желудок. Ему было досадно. Мне не было.
– Что произошло в переходе?
Требовал голос.
– Что там… случилось? Чем ты его…
Они всегда хотят знать что-то простое. Что-то однозначное. Что-то что легко укладывается в формы подобно желе.
Но у нас с котом никогда не было простых ответов.
– Бесполезно! Он явно больной. Не видишь?
– Замечательно… Девочка в больнице, у меня на руках труп, будто прокрученный в мясорубке. И ещё этот… Молчун… Твою мать. Не день сказка…
– Сказка – разлепил я спаянные бурым губы.
– Что?
– Волк пока спит. Но очень скоро проснётся. Волк голодный. Волк – это волк. Он ест, и когда ест становится волком. Но только когда ест. Убейте волка. Иначе вы его никогда не найдёте.
– Хоть что-то понял?
– Он кажется… Пытается нам что-то сказать… Подожди-ка…
– Кто этот волк? Тот про которого ты говоришь? Ты видел кого-то ещё?
– Волк – это голод. Волк – это ночь, в которой погасли все кроме одной звёзды. Волк – это движение ради движения. Я видел его тень. Она белая.
– Здорово… Очередной сумасшедший мудак… Запри его, а я поеду в госпиталь попытаюсь девочку допросить, если бабка даст добро.
Решётка скалилась на меня. Насмешливо клацала о том, что во мне железа больше, чем в ней. Алкоголь в соседней комнате душил хозяина мыльными грёзами. Он спал и видел сны, и я видел его сны. В них он снова становился отцом, снова уходил на войну, снова терял ноги и снова врал, что больше ни капли. Что всё закончилось. Но всё всегда лишь начиналось.
Никта? Мягко воззвал я. О Никта. Зачем ты так со мной поступила? Он ведь съест меня Никта.
Лампа засмеялась и притухла.
Если ты не съешь его раньше. Дитя. Время истончается между было и стало. Ты пожалел меня мальчик, теперь Время тебя не пожалеет тебя в ответ. Время. Самый нелепый. Самый злой из моих детей. Докажи, что мысли твои крепки. Докажи, что знаешь где начинается Он и где заканчиваешься Ты. И тогда, быть может, я открою для тебя все запертые двери.
Но один знакомый кот сказал, что двери открываются лишь когда это действительно нужно…
Никта грустно улыбнулась и исчезла, вернув жужжание в лампу.
Голос из-под белого парика вещал на бесконечный как море зал. Вещал о страшных безумных вещах, сухим конторским голосом. Цепи звенели серебром на моих запястьях. Люди шептались указывали на меня вспышками и беспрестанно гудели в ладони разными голосами. Одни рассержено, другие непонятно-сочувствующе.
А голос вещал, вещал о том, как Торнбьёрн Родхельм, добрый человек, хорошо зарекомендовавший себя портной и образцовый отец, прогуливаясь со своей дочкой Алисой,