Казаки-конники, разгромив узел немецкой обороны у станицы Егорлыкской, преследовали противника, находясь в боевом соприкосновении с формированиями его 1-й танковой армии, переподчиненными группе армий «Дон», с 3-й танковой, отдельной пехотной, 444-й и 454-й охранными дивизиями. Основательно потрепанные донские дивизии нуждались в срочном пополнении. Отчасти это и решило судьбу Якова Шаганова. Врачи военкомиссии уступили его просьбе и с заключением «условно годен» благословили в селивановский корпус. Шаганов, в звании рядового, был зачислен в штат 37-го полка. Определили временно коноводом. Мало-помалу к нему силы возвращались. Забот с лошадьми было столько, что думать о нездоровье было некогда. Но крепко запомнился придирчивый допрос «особиста»: где служил, почему оказался в партизанском отряде и в медсанбате.
На провесне, в начале февраля, только ночью держались морозцы. А днями было солнечно. Дороги до полудня звенели под копытами и тачанками, под колесами орудий. Потом раскисали, тормозили продвижение донцов. До самого края степи, до Придонья, немцы не оказывали больше мощного сопротивления.
8 февраля селивановцы достигли устья Дона и по льду начали переправу на правобережье, вблизи станицы Елизаветинской. Оттуда, с берегового гребня, долетел и выкосил десятки казаков артиллерийско-минометный смерч. Осколочное эхо раскатилось вдаль по ледяному полю! Но и под обстрелом эскадроны продолжали переходить реку расчлененным строем. Впереди, за станицей и хутором Обуховкой, таилась открытая степь, иссеченная ериками, мочажинами, в зарослях мелкого ивняка да камышей.
Эскадрон Якова стал повзводно стекать на лед. Скачущий рядом седобородый казак-ополченец Иван Епифанович Бормотов, осаживая своего гнедого метиса, оглядел правобережье, повернул голову к Якову:
– Прем, а куды неведомо! Лед да земля. Ни дерева на бережку! Ох, дадут нам зараз колошматки!
– Езжай, езжай! – властно окликнул командир, лейтенант Рудь. – Немцы бегут, аж пятками сверкают! К ночи в Ростове будем!
– Непохоже, – вполголоса проговорил Яков, склоняясь к Епифанычу. – Мы обходим город южней.
– Эска-адрон! Марш-марш!
Раскатистая чечетка подков. Разноголосица. Всхрапывание лошадей. Гулкие на утреннем морозе колеса подвод. Вдали от берега, на стрежне, лед, подмытый течением, пружинил. Из воронок, выломанных снарядами, изливалась зеленая слезливая вода. Опасные круговины объезжали загодя, горяча коней.
Вкрадчивый тягучий рокот, показалось, набежал со степи. Но он круто поднялся ввысь, стал нарастать, и смутная хмара самолетов, приближаясь, стала четко видима над Доном. Минута – и над полками стали выпадать из люков немецких бомбовозов как будто черные семечки. Ускоряя полет, вращаясь, они жутким воем оглушили окрестность! Первая мина, захлебнувшись запредельно-смертным