– Где тут берут билеты?
– Ступай на ту сторону. Видишь – стоит черненький мужчина в белом пинжаке – сам хозяин, Никандр Иваныч.
– Никандр Иваныч, скоро отвалите?
– Через часик… Непременно.
– Мне бы вот в город сходить, часика на полтора… Дело есть…
– На полтора?
Он задумчиво смотрит на меня и потом говорит:
– Успеете.
– Да ведь вы через час уйдете?
– Идите с богом.
– Сколько стоят билеты второго класса до Воскресенского?
Он прищуривается и водит пальцем по расписанию на стене маленькой каюты. Я вижу, что в таблице стоит цена 1 p. 30 к. На пристани – печатная такса 1 р. 50 к.
– Рупь двадцать, – говорит он мне неожиданно.
– Вы не ошиблись? Ведь тут написано рубль тридцать.
– Для вас уважение… По рублю двадцати с троих.
– Поторговались бы, – негромко и отворачиваясь от меня, говорит грызущий семечки пассажир, – еще скостил бы копеек хоть тридцать.
– Когда же окончательно мы уйдем?
– Да они и сами не знают… Вишь, пары еще не разведены… И не шуруют еще. Нагрудится народу более – станут пары разводить.
Над трубой «Любимчика» еще не вьется даже дымок. В машинном отделении пусто. Мы спокойно отправляемся в город, раскинувшийся довольно широко, неоживленный и тихий. Лавки открыты, покупателей не видно. Проходят или сидят на улицах и на берегу партии бурлаков. Кое-где происходит ряда: подрядчики нанимают народ гнать плоты книзу.
– Семен Лексеич, а Семен Лексеич, – говорит здоровенный парень в красной запыленной рубахе, стоящий в беспечной позе на мостике. – Что ж ты меня обошел? Ряди, что ли… Чем я тебе не работник?..
Семен Алексеевич, юркий, подвижной, еще не отъевшийся мелкий подрядчик, оборачивается на зов, но тотчас же сплевывает…
– Даром не надо, – говорит он угрюмо. – Видали уж… Первый головорез по всему плесу, – говорит он, поворачиваясь доверчиво ко мне. – Всю артель подлец взбулгачит…
Бурлак смеется, скаля белые зубы, сверкающие на бронзовом загорелом лице.
– Знаешь? – говорит он насмешливо. – Мы тоже знаем вашего брата. На пятак рублей ищете…
Возвратясь к берегу, мы застаем «Любимчика» отведенным от пристани. Два дюжих матроса тянут его корму за канат, точно за хвост, возбуждая этим вялое остроумие соскучившейся в ожидании публики. У пристани же стоит кашинский «Михаил», пыхтя отработанным паром.
Через час «Михаила» уже не видно за горами, а наш все так же покачивается, скрипит и охает.
– Скоро ли? – спрашиваем мы.
– Теперь, должно быть, петерсоновского парохода с Ветлуги