В том году в нашей школе проходили необычные выпускные экзамены. Школьные оценки приравнивались к результатам вступительных экзаменов в Ленинградский финансово-экономический институт им. Н. А. Вознесенского.
Дружно классом пишем сочинение на глобальные темы человеческой судьбы в романе Льва Толстого «Война и мир».
Вспоминаю тяжело раненого Андрея Болконского, который лежа на сырой земле, пропитанной порохом и кровью, смотрит в небо Аустерлица и размышляет в бреду о том, что все тщетно и нет ничего кроме неба, и неба тоже нет.
Я был впечатлен образом этого героя, не состоявшимся гедонистом, Фрэнком Каупервудом. Болконский представлялся мне стареющим мужчиной тридцати пяти лет, богатым, но потерявшим интерес к жизни. Почему он не радовался жизни? Почему не пользовался своим богатством? Зачем отправился на войну, на верную смерть? Чего ему не хватало?
Мое сочинение превратилось в набор вопросов, витиеватых размышлений и тупиковых констатаций о смысле жизни. Вопросов было много, я не знал ответов, я даже не чувствовал их на ощупь. Помню как вышел из потока размышлений, пробежал по написанному и честно в конце сочинения признался, что ответы на эти вопросы я буду долго и упорно собирать в своей жизни и, возможно, никогда не соберу. Да, Андрей Болконский, подкинули Вы с Львом Николаевичем вопросов…
Я поступил в Ленинградский финансово-экономический институт им. Н. А. Вознесенского, который через двадцать три дня после начала моей первой сессии, переименовали в Санкт-Петербургский государственный экономический университет или, проще, в Финэк.
Пять лет сессий, зачетов, экзаменов, дипломов, рефератов, спирт Royal, сникерсы, первые йогурты, преподаватели с грустными, нередко хмельными глазами, второй этаж с перемежающимся запахом дешевого кофе и туалетного омбре. Студенты ходили по коридорам института и «в ус не дули», что мы ходим по этажам Ассигнационного банка восемнадцатого века, построенного Джакомо Кваренги. Знал бы итальянец, что построил он это здание не для Екатерины второй, а для голодных студентов, в большинстве своем разгильдяев тысяча девятьсот «девяностых».
Началась студенческая жизнь с колхоза, который оставил впечатление республики Шкид и самого крутого из всех возможных вариантов тимбилдинга.
Шесть раз в неделю мы выезжали на поля собирать картошку. Новобранцев Финэка разделили на полевых работников и грузчиков. Полевые работники объединялись в бригады по десять человек с равным включением парней и девушек. Ударной группой, приравненной к высшей касте, считались грузчики.
В каждой комнате по восемь коек в два этажа. Наше жилье напоминало временный городок хиппи. Ребята без разрешения убегали в ближайший поселок, затаривались водкой, привозили трехлитровые банки с салом. Ходоков ждали и чуть ли не на руках носили по возвращению. Грузчики шалили – воровали и перепродавали картошку. Смотрящие за нами ребята старших курсов неплохо наживались на организации работ студенческих отрядов