Анастасия смотрела туда, где уже ничего не было видно, и море, и берег, и даже собаки терялись в темноте.
Она повернула назад, и собаки побежали за ней. Моллюски все так же шевелились на берегу, ей казалось, что они все выползли из моря, их было так же много, хотя некоторые уже умерли и пахли стухшей рыбой.
Анастасия села на песок и просто смотрела на море, ей казалось, что оно тоже смотрит на нее.
Анастасия вернулась совсем поздно, Павел по-прежнему спал, она тихонько легла к нему. Он проснулся, прижал ее к себе двумя руками – вся их жизнь, все двадцать лет уместились в крошечном зазоре между их телами.
Она спросила: а кто у вас будет? Он ответил напряженно: не знаю. А кого ты хочешь? Мальчика или девочку? Не знаю.
Он обнял ее ещё крепче. Ей было и тесно, и жарко.
Анастасия спросила – ты будешь не против, если я лягу под своё одеяло, он выпустил ее.
Урчали сверчки, как в болотах лягушки, ночь – время их жизни, природа расслаблялась без людей, они все говорили в полный голос: море, ветер, деревья, сверчки. Наверное, Татьяна привыкла к этому за столько лет: к сверчкам, к морю, к бьющимся волнам и уплывающим лодкам, лежит и спит, а рядом ворочается ее слепец, просит принести воды. Татьяна встает, шлепает босыми ногами. Отопление дорого – раз, – загибает пальцы, – интернет, вода – два. Снаружи в Греции комфортнее, чем внутри, – три.
Анастасия любила находиться внутри своего дома, как в утробе, лежать под теплым одеялом, никуда не выходить. А если выйти на лыжах, то в лес, то в снежный день, белый, чистый. Она уедет на север Швеции, поседеет до белизны шведок. В Кируне минус тридцать, темные дни – холодные, белые. Зеленый снег в дни северного сияния. Все это будет потом. А сейчас надо уснуть. Пусть я только засну, как в детстве. Ее научила так мама, когда Анастасия не могла заснуть, приходила к ним с папой в комнату – они лежали обнявшись, почему же развелись, он изменил, мама не простила, сейчас он живет с новой семьей и несчастлив, и мама несчастлива, а тогда лежали, обнявшись, и Анастасия укладывалась между ними, жаловалась, что не может уснуть, очень страшно одной в комнате, чего она тогда боялась, уже не помнит, просто темно, просто страшно, и мама говорила: давай считать слонов, раз слон, два слон, она считала и засыпала.
В Сурино в лесу жили лисы, иногда они выбирались к жилым домам. Раз лиса. Худые, со свалявшимися хвостами. Две лисы. Осенняя, – вспомнила первое шведское слово в названии детектива, – осенняя охота.
Детектив Йохан проснулся в шесть утра и выглянул в окно. Увидел косулю, раз косуля, она часто, два косуля, прибегала из леса. Йохан любил косуль. Однажды они с Павлом видели косулю, три косуля, она пронеслась мимо так стремительно, что не успели даже сфотографировать, и вот она снова несется куда-то, раз, мимо их дома в шведской Кируне, два, а, нет, это не Кируна, Сурино, вот их терраса, батут, забитый снегом, три, как кувшин сметаной, прыгает девочка, Павел берет ее на руки, спи, моя маленькая, раз косуля, два косуля, три косуля, спит.
Осенняя