Сколько времени прошло? Сложно сказать. Во всяком случае, в день, когда всё изменилось, Бианка не приблизилась к разгадке тайны ни на шаг. А потом внезапно всё стало по-другому…
Глазами героя
Здесь, в Донбассе, для человека, живущего в России, многое казалось непривычным, словно вытянутым из далёкого прошлого. Для меня же, наоборот, непривычной была та жизнь, что осталась на «большой земле». А то, что я видел здесь, было как раз хорошо знакомо. Словно никуда и не уезжал из родного города. Словно то время, что у меня украла зона, никогда не существовало…
Мы собрались в старой школе – самом большом уцелевшем здании, находившемся на приемлемом расстоянии для броска до «свечки». Школа была действительно старой, судя по архитектуре, построенной при Хрущеве, если не при Сталине. Монументальное здание, некогда жёлтое, ныне выцветшее, с грязно-белым рустом вдоль окон и по карнизам, фальшивыми колоннами, выступавшими из стен, и гипсовыми портретами писателей на фронтоне. У меня в школе были Пушкин, Толстой, Горький и Маяковский; здесь вместо Толстого – Гоголь, вместо Пушкина – Шевченко в папахе, а Горький с Маяковским уступили место каким-то незнакомым персонажам, вероятно тоже связанным с Украиной. Фасад школы был щедро выщерблен осколками, портреты тоже не избежали «ранений»: у Кобзаря крупный осколок полностью изуродовал лицо, и узнавался он только по высокой овечьей шапке, на щеке Гоголя оказалась длинная – от глаза до острого подбородка – царапина…
…но мне было сейчас не до писателей; я даже не замечал ни щербин от осколков, ни выбитых окон и груд мусора. Перед моими глазами стояла моя собственная школа. Та, что осталась в далёком прошлом, когда я даже не думал, что от школьной калитки простирается дорога, ведущая сначала в ад, а потом обратно к свету.
Моя фамилия, как ни странно, действительно Вагнер, но к знаменитому композитору и немцам вообще наша семья не имела ни малейшего отношения. Предки моего отца были крепостными помещика, любившего классическую музыку, тогда ещё слывшую модной и современной. Выдавая своим крестьянам паспорта после отмены крепостного права, этот помещик сам придумывал для бывших крепостных фамилии. Так делали многие – достаточно вспомнить историю маршала Блюхера. Вот и разлетелись из его поместья по стране многочисленные Моцарты, Верди, Бетховены и, конечно, Вагнеры. Мой предок был человек мастеровитый; вскоре оказался на одной из уральских мануфактур, прижился, обзавёлся семьёй. Так и появились на Урале свои Вагнеры, и некоторые из них никогда даже не слышали ни одного из произведений своего великого однофамильца…
Я тоже классическую музыку не жаловал – не было условий для того, чтобы появился такой интерес. Рос я в семье, может, и не самой бедной, бывали беднее, но не богатой даже по скромным советским меркам. Впрочем, таким был весь наш район – Левобережье, застроенный заводскими общагами,