В семьдесят восьмом заведующим этой кафедры избрали отца Игоря, Ярослава Васильевича. Запотоцкий как раз заканчивал и был любимым учеником отца. Они уже писали статьи в соавторстве. А Игорь всего лишь навсего учился на третьем курсе. Только-только начинал работать на теме у одного из первых отцовских аспирантов, в ту пору уже сорокалетнего доцента. Естественно, что Запотоцкий, звезда своего курса и будущее науки о системах управления, относился к сыну своего научного руководителя как старший брат. С легкой иронией и покровительством. Симпатизировал, но уважать не собирался. Да, собственно, и все вокруг так относились к Игорю, который от отца, рожденного и выросшего под Витебском, на белорусской трехразовой, универсальной бульбе, унаследовал самую неподходящую для Западной Сибири фамилию. Валенок. Игорь Валенок. Игорь Ярославович.
И такой взгляд на него – как на последа, а не наследника, как на нечто не вполне самостоятельное, приданное, изменился только на пятом курсе. Но вовсе не благодаря науке, хотя он ею достаточно успешно занимался и прямым ходом шел в аспирантуру. Чем-то отдельным и главное самоценным в глазах всех окружающих Игоря сделала Алка. Алка Гиматтинова, ставшая его женой. Алкой Валенок.
– Все там же, – ответил Игорь Олегу Запотоцкому тогда, в две тысячи втором, в универсаме. Две металлические ручки пустой корзины для товаров, которую он не успел еще наполнить морковкой и кефиром, черт знает от чего мелко позвякивали.
– Призвание? – ласково усмехнулся Запотоцкий. В его корзине лежала батарея, целая горка из искрящихся бутылок импортного пива. Штук шесть или, быть может, восемь зеленых шей в золотых генеральских воротничках. Все из того, дорогим кофе и ванилью пахнущего закутка универсама, в который Игорь никогда не заходил. Даже из любопытства.
Призвание? Игорь пожал плечами.
– Наверное…
Или же патология. Особенность психофизичского строения организма. Отец был точно таким же, как Игорь, закрытым, замкнутым, и даже сверх того, порою просто недоверчивым, угрюмым человеком, но поднимался на лекторскую кафедру – и словно в кипяток нырял, и шкура лопалась у бульбы. И обнажалось что-то яркое, рассыпчатое, необычайно привлекательное. Питательное и питающее. Мир. Тайный мир связей и смыслов. Нечто еще не видимое, не осознаваемое здесь и сейчас, пока еще, этой наивной, девственной аудиторией, полусотней глаз, ушей, голов, но существующее. Существующее. Прекрасное и цельное. Самое важное на свете.
Это порода. Наверное. Конечно. Ни прадеда, ни деда Валенка Игорь не видел никогда, но, если один был сельским учителем под Могилевом, а другой директором станкоинструментального техникума в отцовском Витебске, значит, эта лампадка смысла горит давно. Ну да. Из поколенья в поколенья перелетает мотылек света с фитиля на фитиль, от колбы