Удар неизбежен. Дикий скрежет, после которого забвение и тишина. Справа необыкновенно узкое плечо предательски неверной обочины, за которой резко обрывающийся в снежную, бездонную тьму черный откос. А слева, на встречке, заставляя танцевать мелкую лунную хмарь, неумолимо приближаются два желтых буркала чего-то огроменного, как паровоз. Выхода нет. Нет выхода. Есть только меньшее из трех возможных зол. Из мрака лобового столкновения, неважно, с неподвижным или движущимся препятствием, нет никакого шанса вынырнуть; из белой искусственной пурги, летящей кувырком, через себя в кювет машины – есть небольшой. Но прежде чем взять вправо, туда, где неизвестность с одним шансом на спасение, или же дерево, береза, приблудившаяся поближе к человеку, или же сам человек, тот самый, водила обездвиженного на проезжей части ночной дороги Киселевск – Карагайла сарайчика на четырех колесах, копается, быть может, согнувшись в три погибели, у заднего моста своего мертвого кормильца, нужно попытаться во что бы то ни стало сбросить скорость. Притормозить. Но только не педалью. Не дай бог. На ветром облизанном леденце ночной, декабрьской дороги немедленно сорвет, закрутит. И бесполезным станет тогда все. И руль, и двигатель, и тормоза. И физика, случайная точка раскрытия параллелограмма сил, по своим собственным законам произвольно выберет зло, большое, малое или все три, какие есть в наличии. Удар боком плашмя в будку-газельку, после чего левой водительскою частью морды – в совиные глазенапы фуры, чтоб напоследок, уже задом, вертясь с угла на угол крыши, лететь в провал, кювет с его березой или бетонным праздничным столбом межи района.
Толькой коробкой. Не теряя ни одной секунды. Третья передача, вторая. При каждом перещелкиванье ручки гул под капотом нарастает, а нос машины припадает, льнет к стеклу асфальта. И десять, двенадцать километров минус с тех девяноста с небольшим, с которыми перевалил злосчастный бугорок, чтобы открылся не длинный ровный расчес в снегах до следующего бугра-перевала, а стенка. Стальной квадрат сарая с густо запорошенными цифрами госномера. Как быстро и неумолимо он надвигается, уже закрыл весь горизонт, уже заполнил всю ширь лобовика. И сколько же осталось энергии убийства в скромной жестянке собственной машины? Допустим, даже и удалось не десять, не двенадцать, а с каждым перескоком на пониженную отнять пятнадцать километров от исходных девяноста, тогда еще приличных шестьдесят. Достаточно, вполне еще достаточно для проникающих ранений всех видов, разнообразных переломов костей, разрывов сочленений и полного вечерними, нечищеными зубами резинового коврика. Нет, биться в стену с закрытыми, снегом и льдом закованными дверцами никак нельзя. Надо брать вправо. Вправо. Все. Пора. На узкую обочину, которая не может удержать. Не сможет.
Но что это? Что это? Тентованная задница идущей по встречке в облачке белых блестящих мух фуры оказывается не такой безмерной и бесконечной, как бронепоезд. Между сараем маленьким, завязшим, вросшим в эту полосу шоссе, и огроменной колбасой, идущей, тянущейся вверх по встречной, возникает зазор. Узкая, но быстро ширящаяся полоса тьмы. Они расходятся, расходятся, и открывается шанс, прежним раскладом никак не предусмотренный. Четвертый. Остаться на дороге. Как-то нырнуть в узкий, но раскрывающийся, да, раскрывающийся, точно мешок Деда Мороза, угольный зев слева.
Конечно, скрежет будет. Будет. Этого не избежать. Но не короткий и ужасный, от лобового столкновения, когда все разом всмятку, и кости, и металл, совсем другое – долгий, бегущий по всему хребту от шейных позвонков до копчика, скрежет от смятия самым первым переднего крыла, потом дверей, одной, второй, и завершающийся уже волной по заднему крылу с отрывом бампера. Соприкосновение по касательной с пробочным выстрелом отлетающего зеркала заднего вида. Или двух сразу. Но это лучше, много лучше всего того, что раньше случай предлагал. Страдать будет одно железо, а тело только сожмется от ужаса. И разожмется позже. В тишине. Живое и невредимое. Скорее всего.
И Игорь уходит влево. В дыру, черную пропасть, которая все шире, все желанней распахивается на встречной полосе. Счастливое решение, озарение – протыриться, пускай впритирку, пускай с обрывом дверных ручек и зеркал, но проскочить. Остаться на дороге и может быть в живых.
Машина на второй отзывчива на самое легчайшее движение педали газа, колеса, прижатые к дороге предыдущим торможением, реагируют, кажется, не на движенье руля, а самой мысли. Все в организме собралось в один литой комок, и лишь трепещут, чуть ли не сами верещат, барабанные перепонки, поют в предчувствии всей гаммы звуков, рождаемых, когда корежится, волной стиральной доски идет металл. Справа при соприкосновении с углом будки «газели» и слева – от обратившейся